— Не беспокойтесь, не забуду, — ответил конюх. — Только позвольте дать вам совет: прикройте живот, нужно, чтобы живот всегда был в тепле.

«Он прав, — подумал Анджело. — Мне нравятся жители гор. У них красивые глаза, и они умеют скрывать свои опасения».

Он съел цыпленка, выпил целую бутылку вина, выкурил три сигары и заснул. Проснулся в четыре часа, посмотрел сквозь щели в ставнях. Все было по — прежнему залито глубоким, печальным светом. Он спустился в конюшню. Лошадь уже отдохнула.

— Тот, о ком я говорил, умер, — сказал конюх.

— Не надо думать о чужой смерти.

— Трое за один день — это много.

— Пока дело не дошло до вас, это не имеет значения, — ответил Анджело.

— Если все пойдет так быстро, то ждать придется недолго. Нас здесь шестьсот человек. Ну вы-то, конечно, уедете?

— Сегодня вечером нет, завтра. Вы знаете замок Сер? — спросил Анджело.

— Да, — ответил конюх, — это по ту сторону горы, за Нуайе.

— Далеко это?

— Смотря по какой дороге ехать. Хорошая дорога делает большой крюк. Другая — с такой лошадью, как ваша, я бы не стал и думать — не так хороша, зато много короче. Видите, она начинается вон там, прямо перед нами, и вместо того, чтобы делать поворот у перевала Мегрон, тихонько ползет вверх среди буковых лесов и через узкое ущелье прямехонько спускается с другой стороны к маленькой деревушке, не больше двадцати домов, прямо у дороги. Это Омерг. А оттуда по дороге направо пять лье до замка Сер.

— Сколько же получается в целом? — спросил Анджело. — Мне бы не хотелось повторять вчерашнюю историю. Похоже, опять будет здорово жарко!

— Вы не представляете, какая здесь бывает жара, хоть яйца пеки на солнце. Я бы вам посоветовал выехать в четыре часа утра. А наверху должен быть хоть небольшой ветерок. К десяти часам вы доедете до ущелья, которое называется ущелье Редортье и находится прямо над Омергом. Ну а оттуда, по крайней мере с того момента, как вы выедете на большак, это уже не дорога, а одно удовольствие. К полудню вы можете быть в замке.

Анджело выехал в четыре часа утра. Буковые леса, о которых ему говорил конюх, были очень хороши. Они были разбросаны небольшими купами среди чахлых порыжевших пастбищ и каменистых равнин, уходящих к горизонту волнами лаванды. Тропинка, по которой мягко ступали копыта лошади, полого поднималась по склону горы, и косые лучи восходящего солнца образовывали среди деревьев то глубокие золотистые просеки, то огромные залы с зелеными сводами, опирающимися на множество белых колонн. А за розовеющими вершинами горизонт еще спал, окутанный черно-пурпурной дымкой.

Лошадь шла бодро, и к девяти часам Анджело добрался до ущелья Редортье, откуда была уже видна долина, в которую он собирался спуститься. С этой стороны гора шла вниз крутыми уступами. Вдали он мог разглядеть разделенные на квадраты чахлые поля, пересеченные белым руслом, очевидно, пересохшего ручья, и проезжую дорогу, обсаженную тополями. Пятьсот или шестьсот метров отделяло его от находящейся прямо под ним деревушки, которую конюх называл Омерг. Любопытно, что крыши домов были усеяны птицами. И даже на земле, особенно около домов, собирались стаи ворон. В какой-то момент птицы все разом взлетели и стали кружить в воздухе почти на высоте того перевала, где находился Анджело. То были не только вороны, но и множество птиц с ярким оперением: красные, желтые и даже синие (их было очень много), в которых Анджело узнал синиц. Птичье облако покружилось над деревней и снова мягко опустилось на крыши.

После перевала дорога стала довольно трудной. Наконец она вывела Анджело к полям. Несмотря на довольно ранний час, над землей уже плыл обжигающий маслянистый жар. Как и накануне, Анджело почувствовал, что ему не хватает воздуха и к горлу подкатывает тошнота. У Анджело мелькнула мысль, что тот тошнотворный, чуть сладковатый запах, который он вдыхал, может исходить от какого-нибудь растения, произрастающего в этих краях. Но вокруг на каменистых полях не росло ничего, кроме васильков и чертополоха. Тишину нарушали лишь крики тысяч птиц. Но, подойдя ближе, Анджело услышал сливавшийся в один мощный звук рев ослов, ржание лошадей, блеяние овец. «Это очень странно, — подумал он, — здесь что-то происходит. Вся скотина кричит так, словно ее режут». Да и стаи птиц вблизи производили жуткое впечатление, тем более что их совершенно не пугало приближение человека. Огромные вороны, черневшие на пороге дома, к которому подходил Анджело, повернули головы и посмотрели на него с удивленным видом. Сладковатый запах становился все сильнее.

До сих пор Анджело никогда не доводилось бывать на поле сражения. На дивизионных маневрах тех, кто должен был считаться погибшим, просто назначали по списку и отмечали, ставя мелом крест на мундире. Он часто спрашивал себя: «Как бы я вел себя на войне? У меня есть мужество идти в атаку, но есть ли у меня мужество могильщика? Нужно ведь не только убивать, но и уметь хладнокровно смотреть на убитых. А иначе ты будешь смешон и жалок. А разве человек может быть в чем-то благороден, если он смешон и жалок в своем ремесле?»