— Посмотрите на этот дом! Нетти делает все, чтобы нам всем было здесь хорошо.

— Но разве это не ее обязанности? Как квартирной хозяйки? — Он указал на печенье. — Не станете же вы так трудиться для всех, кто выполняет свои обязанности?

— Нет. Не стану. Но Нетти особенная! — Брук прислонилась к раковине и поиграла рукавичкой, которую уже успела снять. — Она очень напоминает мне мою бабушку.

Вот этого Дункан не ожидал.

— Значит, чтобы устроить в этом доме веселое Рождество, вами движет… — Он не закончил вопрос.

Она лишь пожала плечами.

— Я люблю Рождество! Это преступление?

— Я не особенно хорошо знаю законы, но, думаю, перед правосудием вы чисты!

И по какой-то непонятной причине одержима одним днем в году, таким же, как все остальные дни! Днем, в котором, как и в остальных, двадцать четыре часа!

— Я и не ожидаю, что вы поймете меня, — сухо произнесла Брук.

— Я действительно не понимаю… — виновато развел он руками.

— А я не понимаю вашу неприязнь к этому празднику!

— Это не неприязнь!

— Тогда что же?

Он пожал плечами, затем солгал:

— Безразличие.

— Даже у безразличия бывают причины. Может быть, вас раздражает некий торгашеский дух? — спросила она и продолжила прежде, чем он смог ответить: — Я могу это понять. В этом году гирлянды в «Филдинг-Лейн» появились еще перед Хэллоуином. — Она покачала головой. — Это то, за что мне платят. Я научилась отделять мой собственный праздник от того, что происходит в магазине. Там моя работа. То, что я делаю здесь… я делаю для удовольствия, лучше я не могу объяснить.

— Удовольствие? Именно это чувство вы испытываете в Рождество? — спросил он, думая о том, что уже давно не способен испытывать удовольствие в этот праздник.

Если уж на то пошло, он вообще не способен испытывать удовольствие.

— Видите ли, Рождество для меня всегда было связано с домом и семьей. Может быть, я сентиментальнее большинства людей. Но я считаю, мне повезло. Я очень ценю этот праздник!

— А почему вы не поехали встречать его домой?

Она слегка покачала головой, взяла миску с глазурью и хорошенько перемешала ее, прежде чем начать покрывать ею печенье.

— В этом году вообще все странно. Я чувствую себя не у дел.

— Может быть, именно поэтому вы и хотите устроить для нас веселое Рождество?

— Наверное, — улыбнулась она и засмеялась. Смех ее проник во все клеточки его существа.

Дункана словно обдало горячей волной. А потом она опять рассмеялась, и он понял, что не может больше беспристрастно относиться к этой женщине.

— Безделье гораздо тяжелее, чем я думала, — призналась Брук.

— Тогда почему вы не едете домой?

— В этом нет смысла, ведь там больше никого не будет. — Она закончила один ряд печенья и принялась за следующий. — Мои родители отправились в рождественский круиз. Брат катается на лыжах в Колорадо с друзьями. Сестра со своей компанией проводит праздники с семьей ее мужа. Вот и все.

— А бабушка?

Ее движения замедлились. Ложка с глазурью застыла в воздухе.

— Она умерла. В Пасху. В этом году.

— Простите.

Он хотел сказать больше, но нечто более личное прозвучало бы фальшиво.

— Все в порядке. Она прожила замечательную жизнь. Это было неожиданно. Но такое случается. Полагаю, это произошло как раз своевременно. — Брук поспешно докончила последний ряд печенья. — Надо несколько минут, чтобы они остыли, прежде чем я смогу отнести их вниз.

Он выпил предложенный Брук кофе, пока она выкладывала на серебряные подносы зеленые деревья, красных снеговиков, белые рождественские шары и разноцветных Санта-Клаусов. Ему даже удалось кое-что стащить, когда она отвернулась.

Еще теплое, масленое печенье и сладкая сахарная глазурь растаяли у него на языке, и Брук понимающе улыбнулась ему через плечо, выходя из комнаты со словами:

— Главное — вовремя отвернуться!

Дункану и в самом деле требовалось перекусить. На одном кофе с печеньем на дежурстве в госпитале не продержишься. И не сосредоточишь свои мысли на губах Брук Бейли, которые в последний час притягивали его внимание.

Ему хотелось поцеловать ее. Нежно, в знак утешения. Грубо, с желанием. Но он этого не сделает. Во-первых, из-за Джеймса. И еще потому, что захочет чего-то большего, нежели поцелуй.