День проходит насыщенно, скучать не приходится ни минуты. Общаться с ухоженными клиентками легко и приятно, узнавать массу нового о секретах, помогающих сохранить здоровье, свежесть и молодость, намного интереснее, чем сидеть в безлюдном библиотечном зале.

Когда моя смена подходит к концу, приезжает Мэри. Мы с ней, конечно, еще не подруги, но, по-моему, нашли общий язык. Поэтому именно к ней я и обращаюсь за советом, хоть мне и очень неловко.

— А если мне понадобятся две недельки отпуска? В августе? Возможно это устроить? Или с работой придется проститься?

На лице Мэри не отражается ни недовольства, ни укора, ни осуждения. Она лишь пожимает плечами.

— С этим у нас без особых проблем. Эванс повторяет: лишь бы не было сбоев. А там договаривайтесь сами.

— В каком смысле? — спрашиваю я, не веря, что все так просто улаживается.

Мэри улыбается своей неподражаемой открытой улыбочкой. Надо бы этому у нее поучиться, отмечаю я. И в работе пригодится и просто в жизни.

— Договоришься, например, со мной, — объясняет она. — Я поработаю за тебя, а потом когда-нибудь и ты меня выручишь.

— Правда?! — Я вскидываю руки и от радости сжимаю кулаки. — Ты просто не представляешь, какую мне оказываешь услугу! От этой поездки зависит… — На секунду задумываюсь. — Да вся моя жизнь!

Мэри смеется.

— Если помогу, буду рада. Говоришь, в августе?

Хватаю сумку и достаю из нее билет, который до сих пор всюду ношу с собой.

— Вот! — Я трясу им в воздухе.

Мэри берет его и изучает.

— Флорида, — мечтательно протягивает она. — Эх, я бы тоже не отказалась! — Она корчит потешную гримасу. — Но в этом году я свой отпуск уже отгуляла. Ездили с бойфрендом в Венецию. А ты? Тоже полетишь с любимым? — Она кивает на билет.

— Да, — отвечаю я, преисполненная гордости и того особенного довольства, которое понятно лишь тем, кто не одинок.

После работы еду домой и только теперь обнаруживаю, что в сумке нет моей любимой помады. Задумываюсь. Я красилась ею в субботу, когда ездила к деду. Воспроизвожу в памяти события того вечера. Перед глазами вырисовывается полочка и зеркало, а в нем — мое собственное отражение. Ну конечно! Я оставила помаду в ванной, когда почти решила, что непременно должна вернуться к Терри, и помчалась припудрить нос.

До встречи с Терри еще почти пять часов. Я вполне успею съездить к деду, вернуться и подготовиться к свиданию. И перекусить можно будет вместе с ним. Одной скучно, а отец еще на работе.

Отправляюсь в Бруклин, в фастфудовском ресторанчике покупаю пиццу и без предупреждения еду в гости. Знаю, всегда лучше заранее позвонить, но очень близкие люди рады тебе всегда, и потом я уверена, что дед сейчас дома, а если и отлучился, то лишь до ближайшего магазина и скоро вернется.

Сознавать, что я для него до сих пор как родная внучка и что счастье Терри он не представляет без моего участия, волнительно и отрадно. Раздумываю о том, что теперь, когда я работаю посменно, вполне смогу навещать деда почаще. Буду приезжать к нему даже одна, как сейчас, если Терри будет слишком занят.

Въезжаю во двор. Парадная дверь приоткрыта. Поднимаюсь по ступеням и стучу по косяку. До меня доносится голос деда. По-видимому, он с кем-то разговаривает по телефону в гостиной и не слышит стука. Раскрываю дверь шире и вхожу внутрь.

Затаиваться за углом и подслушивать чужие разговоры — ей-богу, мне противна сама эта мысль. Я уже иду к гостиной, чтобы постучать в дверь и показаться деду на глаза, но невольно вникаю в смысл его слов и в ужасе замираю.

— Да причина всего лишь в том, что нашей Джесси не хватает ума, — доносится из комнаты. Старик крякает. По-видимому, настроение у него отнюдь не худшее. — Это видно невооруженным взглядом: им друг без друга никак. Нет же, она все что-то доказывала, все стремилась стать свободной! Вот мы все посоветовались и придумали такой хитрый план. Жаждешь развода — на, пожалуйста! Убедись, что не того тебе хочется. Может, заодно научишься ценить мужа и впредь будешь посговорчивей, потерпеливей…

У меня из рук выпадает коробка с пиццей, однако дед в эту минуту заливается довольным смехом и ничего не слышит. Машинально наклоняюсь, чтобы поднять ее, но рука становится такой тяжелой, а голова так затуманивается, что я сажусь прямо на пол, сгибаю ноги и утыкаюсь лбом в колени.

— Да нет, вообще-то она умная и добрая девочка. Но в этом смысле… — Раздается глухой удар. Видимо, старик стучит по дереву, показывая, насколько я бываю тупой. — Другого выхода у нас просто не было. — Он снова радостно смеется. — По-моему, все идет как надо.

Я вскидываю голову и качаю ею из стороны в сторону, не веря, что все настолько мерзко. Пытаюсь встать, но не нахожу сил.

— Ага, с женщинами лучше так, — сквозь дурацкое хихиканье выдавливает из себя дед, отвечая на какие-то слова собеседника. — Раз по-другому они не понимают.

С кем это он треплется?! — в приступе ярости думаю я.

— Чем меньше с ними сюсюкаешься, тем больше они любят, — продолжает разглагольствовать дед. — Их, дурех, хлебом не корми, дай разыграть трагедию!