– Да, родная.

Звонила дочка. Маше уже восемнадцать лет... Ему тридцать шесть всего, а она уже совершеннолетняя.

– Ты где? – с неохотным каким-то беспокойством спросила дочка.

Еще год назад отца и дочь можно было встретить вместе на улицах города. Она держала его под руку и шла, легонько покачивая бедрами; юная, красивая, длинноволосая. Встречные мужчины с завистью посматривали на Павла, думая, что это его девушка.

Но сейчас они уже никуда вместе не ходят. У Маши своя жизнь, она живет с мужчиной, у него дома, и общаться с ней Павел мог только по телефону.

– Да так, сижу, – невыразительно пожал плечами Никифоров.

– Где сидишь, в кабаке? Опять наклюкаешься?

– Да нет, нормально все. Домой сейчас пойду...

– Давай, давай, а то у тебя уже язык заплетается.

– Тебе это кажется, – мотнул головой Павел.

– Не кажется... Все, домой давай иди. Пока, я тебя люблю...

– Я тебя тоже.

Павел уже собирался нажать на кнопку сброса, когда до его слуха донесся грозный голос:

– Кого ты там любишь?

В трубке послышались короткие гудки. А спустя время снова раздался звонок.

– Ты кто такой? – нахраписто надавил на перепонки знакомый мужской голос.

– Ты что, Слава, обкурился? – грубо спросил Павел.

– А-а, это ты, Пал Михайлович! – успокаиваясь, небрежно, на тяжелом натужном выдохе проговорил Слава. Похоже, он был порядком подшофе.

Никифорову не нравился выбор дочери. Славе уже за тридцать. Лысая голова, бульдожьи щеки, второй подбородок, жирное брюхо и задница такая, что мягкая мебель не нужна. И характер нехороший... Но у него были деньги. Сеть автомагазинов по городу, элитный коттедж на окраине города, две иномарки в гараже. А жил он с Машей в гражданском браке, и это больше всего смущало Павла.

– Ты чего там на мою дочь рычишь?

Злость усилилась, когда он услышал в трубку приглушенный расстоянием всхлип. Или это ему показалось, или дочь плачет.

– Да нет, нормально.

– Что, нормально? Учти, если узнаю, что ты хоть пальцем ее тронул!..

– И что будет? – заносчиво хмыкнул Слава.

– А вот когда тронешь, тогда и узнаешь.

– Тронул уже. Вон сидит, кровь по щекам размазывает.

– Что?!

В ответ Никифоров услышал короткие гудки.

Механически отточенным движением он вернул телефон в карман, невидяще глядя в тарелку, взял за горлышко графинчик, налил в рюмку водки, выпил, после чего сделал несколько глотков из кружки с пивом.

Под потолком сизыми волнами качался табачный дым, где-то рядом звякнула вилка, чуть поодаль кто-то кому-то что-то сказал, нервно хихикнула женщина, послышался звук льющейся жидкости, крышка звонко стукнулась о кастрюлю, заурчала кошка, набросившись на упавший кусок мяса. Обострившийся вдруг слух позволил Павлу слышать даже то, что происходило на кухне. Но эти звуки, смешавшись в глухую какофонию, казалось, доносились откуда-то из прошлого, упрямо продавливая полупрозрачную стенку бычьего пузыря, в который было упаковано настоящее. Тоска сгустилась до плотности критической массы, а потом перетекла в злость на гражданского зятя.

Павел подозвал рыхлотелую официантку в засаленном переднике, велел подать счет, расплатился и вышел в ночь. Его старая «девятка» с проржавевшим крылом была припаркована неподалеку, но как ехать, если в голове пьяное болото?.. Домой надо идти, а машину забрать утром. Ну, а как же гражданский зять? Он дочь избивает, а за это наказывают...

Никифоров сел в машину, пристегнулся, постарался сосредоточиться. Аккуратно выехал на дорогу, неторопливо свернул на Челябинскую улицу. Он понимал, к чему может привести управление автомобилем в нетрезвом виде, поэтому вел себя осторожно, внимательно всматривался в дорогу, не разгонялся, хотя, казалось, нужно было спешить.

Но чем ближе он подъезжал к дому гражданского зятя, тем сильнее вдавливал педаль акселератора, и стрелка спидометра нервно подрагивала.

Сознание все глубже погружалось в сумерки, во мгле которых скрывалось зудящее желание покончить с жизнью... Павел не видел смысла жить дальше...

Это случилось три месяца назад, через несколько дней, как он сводил жену в «Забегаловку». Лена задержалась на работе, возвращалась уже затемно, но домой так и не пришла. Ее подкараулили на улице, при свете фонарей ударили по голове молотком, забрали сумку и пакет с продуктами... Свидетели видели двоих, но в лицо преступников никто не запомнил.

Лена умерла по дороге в больницу. А ее убийц по горячим следам найти не удалось... Павел служил в городском УВД, в отделе по раскрытию тяжких преступлений. Уж как он был заинтересован в раскрытии этого убийства, и то ничего не смог поделать. Следствие ни к чему не привело, и секретные осведомители молчали, словно сговорившись. Возможно, это был не обычный разбой; очень даже могло быть, что кто-то свел с Павлом счеты. Так это или не так, но удар ему нанесли в самое сердце. И он понимал, что никогда не сможет оправиться от него...