Самолет уже шел на посадку, а Шантел все безмятежно спала рядом с ним. Неужели она не понимает, что он сделал это только ради нее, потому что ему очень хотелось, чтобы она расслабилась хоть на пару дней? Она не понимала или не хотела понять, а он не пытался объяснить ей. Потому что не знал как.

Он не имел того чутья, которым обладал главный мужчина в ее жизни. У него не было напечатанного сценария, где аккуратно расписано все, что он должен говорить. У него была только интуиция. Слова — это ведь не чувства, а фразы — не эмоции. А кроме эмоций, у него ничего не было.

Когда они приземлились, Шантел выглядела свежей и отдохнувшей, словно она проспала шесть часов в своей мягкой постели, а не в кресле самолета. Они безо всяких происшествий забрали свой багаж и через двадцать минут уже ехали в лимузине к Беверли-Хиллз.

Шантел закурила и небрежно поглядела на часы. Сейчас на нее снова навалились усталость и тревога. Завтра она будет мучиться от перемены часовых поясов, но все равно будет работать.

— Завтра, к полудню, я хотела бы увидеть все твои отчеты о работе, все без исключения.

В окнах лимузина мелькали уличные огни. Лицо Квина находилось в тени, но Шантел знала, что все равно не увидела бы изменения выражения его лица.

— Отлично, Я принесу тебе папку.

— Я хотела бы также ознакомиться с информацией, которую ты получил в Нью-Йорке.

— Ты здесь командуешь, а не я.

— Я рада, что ты об этом помнишь.

Ему хотелось задушить ее. Он подумал о том, как бы сделать это побыстрее и потише, но потом откинулся на спинку сиденья в ожидании окончания поездки. Он вышел из машины у ворот. Когда Шантел уезжала, Квин приказал охранникам по-прежнему дежурить круглосуточно. Обменявшись с ними несколькими словами, он сел в лимузин, и они въехали в ворота.

В дверях дома Шантел прошла мимо него. Она уже поднималась по лестнице, когда он догнал ее.

— Что тебя гнетет, ангел мой?

— Не понимаю, о чем ты говоришь. Извини меня, Квин, но сейчас мне больше всего хочется лечь в горячую воду и полежать там подольше. — Она осторожно отцепила пальцы Квина от своей руки.

Никто не мог лучше ее отбрить мужчину. Квин подумал об этом, глядя, как она идет по коридору в свою комнату. Она могла одним взглядом, одной интонацией разрезать мужчину на части, не пролив при этом ни капли крови.

Он решил, что спокоен. Надеялся, что сохраняет над собой контроль — пока не услышал, как в ее двери щелкнул замок. И тут гнев, который он сдерживал весь день, прорвался наружу. Квин не сомневался ни минуты. Быть может, он даже перестал соображать. Он подошел к спальне Шантел и изо всех сил ударил ногой по двери.

Шантел не часто теряла дар речи. Но сейчас был именно тот случай. Она уже успела снять жакет и была теперь в бледно-розовой блузке и розовой юбке. Она приподняла руку, чтобы заколоть волосы, да так и замерла, не в силах сменить позу.

Шантел приходилось видеть людей в ярости — подлинной и хорошо сыгранной, — но никогда еще она не видела такого бешеного гнева, какой полыхал сейчас в глазах Квина.

— Не смей запирать передо мной дверь! — После недавнего грохота его голос прозвучал пугающе тихо, и Шантел пробила дрожь страха. — И не смей уходить от меня!

Она медленно опустила руку, и волосы рассылались по ее плечам.

— Я прошу тебя уйти.

— Тебе давно уже пора понять, что даже ты не можешь получать все, что тебе захочется. Я пришел сюда, чтобы остаться, и для того, чтобы избавиться от меня, тебе придется приложить гораздо больше усилий, чем просто повернуть ключ в замке!

Когда он подошел к ней, она замерла на месте, но не отступила ни на шаг. Она не привыкла отступать ни перед кем, даже перед ним. Он взял прядь ее волос и намотал ее на руку.

— Ты хочешь избить меня? Отлично! Но ты ошибаешься, если думаешь, что я потерплю такое отношение от человека, которому плачу деньги!

— А я не хочу, чтобы со мной обращались как с придурком или слабаком.

Шантел судорожно вздохнула, и кружева на ее блузке, прикрывавшие грудь, затрепетали.

— Ты знал, что он собирается лететь за мной в Нью-Йорк. Ты знал, что там мне будет угрожать такая же опасность, как и здесь.

— Да, я знал. Я знал, а ты не знала. Поэтому у тебя была одна ночь, когда ты спокойно спала, а не ворочалась в постели до утра.

— У тебя нет никакого права…

Рука, сжимавшая ее волосы, напряглась. Она хотела отклониться, но поняла, что не сможет даже шевельнуться.

— Ты ошибаешься, у меня есть право делать все, что поможет обеспечить твою безопасность, что поможет тебе обрести душевный покой. И я буду продолжать делать свое дело, потому что ничто не значит в этом мире для меня больше, чем ты.