— Веди его сюда, Игната, — распорядился Роман Тимофеев. — Надобно о здоровии справиться…

— Да как его вести, атаманушка, коль он в земле! — в смущении развел руками Чуносов.

— Как это… в земле? — Атаман потянул к себе пушкаря крепкой рукой. — Неужто — захоронен? Так ты ж речил только что, будто покормил его! Ничего в толк не возьму!

— Живой, да на воле токмо голова торчит, — пояснил Ивашка Чуносов. — Так воевода-антихрист повелел его казнить мучительной смертью.

— Ну-у, воевода! Сам себе ты могилу вырыл! Только не по голову, а и с макушкой! — И к пушкарю со строгим наказом: — Веди нас и покажи, где Игнат!

Шумной толпой поспешно прошли через город, пересекли площадь, вошли в кремль, приблизились к суровой раскатной башне.

— Вот он, — сказал Чуносов и рукой указал на засыпанное свежекопаной землей место около угла башни, под срезами толстых серых бревен. Рядом в растерянности хлопал себя по бокам и топтался чернявый и длинный Пронька Говорухин, несвязно бормоча:

— Братуха, а братуха, где ты?..

Сколько ни оглядывались, видели огромный, ведра на три, опрокинутый чугун и ничего более.

— Пронька, берись с того боку, — попросил Ивашка Чуносов.

Вдвоем подняли, отнесли чуть в сторону чугун, и у всех вырвался невольный вскрик ужаса: на земле, казалось, лежала одна темноволосая голова, расстелив бороду перед собой. Глаза у головы были закрыты пожелтевшими уже веками.

— Игна-ат! Да что же с тобой этот изверг сотворил! — невольно вырвалось у атамана, и он руки сцепил на груди, хрустнув толстыми сплетенными пальцами. Рядом с головой брата упал на землю и распластался Пронька. Осторожно тронул закрытые глаза, словно желая проверить — жив ли Игнат, заторопился:

— Братуха, ты живой? Слышь, это я, Пронька!.. Матушка вся извелась, не ведая, где ты, отчего утром в дом не воротился…

Игнат открыл глаза и снова зажмурил, попытался, видно было, сделать глубокий вдох, да земля не дала. Снова моргнул воспаленными веками, вскинул пристальный и недоверчивый взгляд на голову брата, которая так же будто лежала на земле, бородой к нему, прошептал чуть слышно:

— И тебя, Проша, воевода… прикопал?

— Да нет, братка, нет же! И тебя сейчас откопаем! Нету больше воеводы в городе, вот, перед тобой атаман Роман Тимофеев сам стоит, и казаки, и стрельцы…

Игнат пришел в себя, посмотрел на брата, на частокол ног вокруг его головы, с трудом, но уже погромче сказал:

— А я уже думал, что там! Голоса ваши слышу, а думаю, что ангелы с бесами спорят, куда меня втащить. Когда началось сражение, пуля вдруг о чугунок звякнула, у самого носа в землю клюнула, малость не в шею впилась… Тяжко в родимой мать-земле… Непривычно из нее торчать… словно репа перезрелая.

Походный атаман склонился к своему посланцу, как ребенок, погладил по голове, утешил:

— Потерпи малость, друже. — И обратился к стрельцам: — Принесите лопаты, скорее же.

Через минуту в три лопаты бережно начали со всех сторон откапывать Игната. Он, не в силах перебороть нервную дрожь в голосе, пытался шутить, косясь на сверкающие лопаты перед глазами и на комья земли, которые отбрасывали стрельцы подальше:

— Как навалили пушкари тяжкий чугун поверх моей головы… тут я и сказал себе: вот, Игнат, и терем-теремок тебе сотворили! Ежели побьют пушкарей в драке, никому и в голову не придет шевельнуть такую тяжесть… тут тебе и погибель! Хорошо еще, вороны глаза не выклюют, а бродячие собаки альбо крысы носа не отъедят!

— Ничего, Игнатка, слава Господу, что жив остался, — утешал Роман Тимофеев. — Изопьет из этой же чаши свою долю и лихой самарский воевода! — А у самого желваки на скулах взбугрились. — А тебя стрельцы с братом Пронькой спроводят в баню, отмоют, к женке сведут… Тутошние старухи, которые травами врачевать могут, подправят тело. Опосля предстанешь перед Степаном Тимофеевичем, ему все обскажешь о воеводе, он и воздаст Алфимову.

— Ну-ка, брат Игнашка, давай мы тебя, будто репку, как сказывал сам, тянуть почнем, — негромко проговорил Ивашка Чуносов, когда обкопали достаточно и пошла земля не так крепко утоптанная ярыжками. Вместе с Пронькой они взяли его под руки поудобнее. — Напряги ноги, чтоб жилы не потянуло. Вот та-ак! Долго жить будешь, брат посадский староста, коль с того свету счастливо воротился. Мы тебя и до бани доведем помаленьку…

Весь в земле, в изодранном исподнем белье, измученный Волкодав потащился с помощью брата и пушкаря из кремля, кто-то успел подогнать телегу с ворохом сена, кинули рядно, Игната положили на сено и повезли к берегу реки Самары, где среди густо слепившихся посадских бань была у него и своя.

— С воеводой говорить будешь, Роман? — спросил Михаил Хомутов, поглядывая, как стрельцы дружно заваливали глубокую яму, из которой только что торчал Говорухин. — Допытать бы его… о душегубстве как следует.