— Все эти действия направлены против Антония, — говорила Октавия, покачивая головою. — Я люблю его и желаю ему добра, несмотря на преступную связь его с египтянкой. Что? Ты одобряешь нападки на Клеопатру? Разве ты не понимаешь, что прямые нападки на нее не что иное, как косвенные нападки на Антония?

Стоя перед серебряным зеркалом, вделанным в стену, Ливия втыкала в волосы шпильки с изображением орла, борова и иных животных.

— Знаю, — сказала она, — но не забывай, что народ настроен против египтянки. Стоит только Гаю объявить войну Клеопатре, как вся Италия станет на его сторону.

Октавия с грустью смотрела на Ливию: она надеялась на ее поддержку, а жена Октавиана и не думала идти против мужа. И зачем Ливии было начинать какое-то противодействие? Клеопатру она ненавидела как царицу, красавицу и владелицу сокровищницы Лагидов; Антоний был далеко, не любил ее (некогда она надеялась на его внимание), предпочел ей чужеземку (об Октавии она не думала, считая ее ниже себя по уму, красоте и образованию) и стал царем Египта. Следовательно, эти лица для нее не существовали. Оставался Октавиан. Но она не любила и его и подчинялась ему так же, как нелюбимому Клавдию Тиберию Нерону. Впрочем, она никого не любила, была завистлива и ревнива, а к мужьям — первому и второму — ласкалась с притворством распущенной женщины, потому что сожительство с ними было выгодно.

Октавия подружилась с ней до ее брака. Угадывая дурные стороны ее характера, она не предупредила брата о ее недостатках. Разве Октавиан был лучше Ливии? Однако девушек и матрон, более добродетельных, почти не было, и Ливия выделялась среди них: она, по крайней мере, не изменяла Октавиану и была всецело занята сплетнями о неверных женах и податливых на любовь девушках.

— Я надеялась, — откровенно сказала Октавия, — что ты отговоришь Гая от войны и посоветуешь ему помириться с Марком.

— Марк Антоний не вернется в Рим, — возразила Ливия с насмешкой в голосе. — Он стал восточным царем, окружен евнухами, девами и юношами, а Клеопатра сделала его безвольным. Сравни теперешнего Антония с победителем при Филиппах! Это небо и земля. Так зачем же нам щадить двух человек — римлянина и египтянку, — которые мешают спокойно жить народам Востока и Запада? Ради их красоты? Бесспорно, Антоний величественен, как царь, а Клеопатра прекрасна, как Афродита, но это еще не значит, что двое могут жить за счет счастья племен и народов.

— Ты, действительно, убеждена в этом, милая Ливия?

— Конечно.

— А ведь Гай и ты — разве вы не помышляете о том же?

Ливия помолчала. Потом сказала с нескрываемым раздражением:

— Мы — римляне, и сами боги позаботились о нас: мы должны быть властелинами мира.

Нахмурившись, Октавия направилась к двери:

— Ты повторяешь слова Гая. Я не думала, что у тебя нет своего мнения.

В течение нескольких месяцев сторонники Цезаря объезжали италийские города и виллы, принуждая народ присягнуть Октавиану, когда он этого потребует: они угрожали ремесленникам, деревенским плебеям, магистратам, декурионам миниципий наказаниями за измену, утверждая, что Октавиан борется за свободу и республику. А когда им возражали, что Антоний раньше объявил о желании защитить свободы и восстановить республику после уничтожения ее Октавианом («Зачем Цезарь попрал свободы и заставил бежать консулов?»), они утверждали с наглостью, достойной их господина:

— Цезарь не мог доверять консулам, которые оказались друзьями Антония. Кажущееся свободолюбие Антония — обман: разве Антоний, царь Египта, может стоять за республику?

Литиния возбуждала народ на конциях против Октавиана, Она обвиняла Цезаря в стремлении к единовластию, доказывая, что присяга, требуемая Октавианом, — хитрая уловка демагога, стремящегося заручиться поддержкой Италии — той Италии, которая ненавидит его как жестокосердного мужа, безумного тирана. Ее речи приводили народ в ярость. Толпа готова была разгромить дом Цезаря и перебить его друзей, однако мысль о телохранителях Октавиана охлаждала пыл возмущенного плебса, чужестранцев и рабов.

Понтий и Милихий разъезжали по муниципиям, убеждая народ не верить демагогии Цезаря. Они произносили горячие речи против Октавиана и Антония.

Угроза войны висела в воздухе, столкновение бывших триумвиров казалось неминуемым.

Волнения усилились, когда Антоний прислал Октавиану из Афин разводное письмо, подписанное самим проконсулом, и решение четырехсот сенаторов, именуемых римским сенатом, рассмотревших вопрос о разводе Антония с Октавией. Одновременно гонец привез письмо от Антония, который приказывал Октавии покинуть его дом.