И скоро все разговоры трех женщин в четырехкомнатной квартире Кашнева стали сводиться от «хороших денег» к «хорошему адвокату», у которого Кашнев мог бы быть помощником, чтобы через несколько лет иметь уже не какую-то там квартиру, а собственный дом и даже… дачу в Крыму.

— Хорошие адвокаты, хорошие деньги, все это очень хорошо, конечно, — кротко, но рассудительно замечал Кашнев. — Но идти из акциза в помощники присяжного поверенного — это значит для меня менять верное на неверное.

Но тут оказалось, что у тещи был какой-то старый знакомый присяжный поверенный, с которым она уже списалась. Он готов был оказать покровительство ее зятю и «гарантировал» (это слово особенно часто пускалось в ход тещей) ему на первое время такой же заработок, как его месячное жалованье акцизного чиновника, и это ведь только на первое время, а потом…

— Теперь так… При вашем ораторском таланте, — говорила теща, — вы, Дмитрий Николаевич, можете далеко пойти.

— Но откуда же вы взяли, что у меня есть ораторский талант? — удивлялся Кашнев.

— Разве я глухая? — обижалась теща. — Разве я не слышу, как вы говорите? С каким выражением и с какими доказательствами. А на суде что же еще нужно? Нужно привести доказательства!

Адвокат, к которому теща вздумала направить в помощники зятя, жил в Симферополе, где имел собственный дом, и ему недалеко было ездить на свою дачу, которая была в Судаке.

— А при том, конечно, как у всех там в Крыму, свой порядочный виноградник, — мечтательно озарив белые глаза, победоносно добавляла Алевтина Петровна.

Когда в человека верят, когда на него надеются, что он откроет в себе зачатки способностей, тогда и человеку начинает казаться, что способности эти у него действительно есть. Исподволь Кашнева начали занимать судебные процессы, о которых он читал в газетах. Иногда он даже заходил в свободное время в окружной суд послушать, как велось то или иное дело. На его столе появились своды законов по гражданским и уголовным делам. Наконец, списавшись с крымским адвокатом, он поехал к нему сам, чтобы поговорить и взвесить, не грозит ли ему чем-нибудь такой серьезный шаг, как перемена на неверное верного, — это было уже весною 1911 года, Кашнев расстался с акцизом и Полтавой и перевез свое немалое семейство в Симферополь.

Софочка и здесь, как в Полтаве, деятельно стуча костылем, начала уходить по утрам и не больше как через неделю провозгласила, хотя и по-своему безулыбочно, но по виду торжественно:

— Я нашла себе место!

И Кашнев весело поздравил ее с удачей. Он вообще начал чувствовать себя веселее, когда снял свою акцизную чиновничью фуражку с кокардой и заменил ее обыкновенной шляпой. Квартира, которую нанял он в новом городе, конечно, была найдена женою и тещей не совсем удобной, но в первое же воскресенье по приезде устроили они поездку к морю, и это примирило их даже и с не совсем удобной квартирой.

День этот был ласковый, голубой, нежаркий, тихий. На пляже было много народа, такого же радостного, как они, и Кашнев в первый раз за несколько лет после военного госпиталя ощутил простую, давно забытую им детскую радость жизни, хотя кругом него и было много других людей.

Присяжный поверенный Савчук, человек уже немолодой, хотя и не старый, — лет сорока пяти, раздобревший, как и полагается людям свободных профессий в его возрасте, значительно лысый со лба и носивший бороду смоляно-черного цвета (как он говорил, «для пущей солидности, необходимой адвокату»), говорил Кашневу:

— Для того чтобы преуспевать в жизни нашему брату-адвокату, нужно иметь много пронырства и даже, если хотите, нахальства, потому что конкуренция велика. Ведь в нашем стане орудуют не только юристы с образованием, а даже и подпольные адвокаты, из писарей: набили руку на переписке бумаг, прошений и отношений и действуют кто во что горазд. Я не так давно одного такого в окружном суде встретил: кивает мне на другого такого же, как сам, и хихикает: «Вот, посмотрите-ка, он то-оже выиграё-ёть дела!» «Выиграёть», — как вам это нравится? А между тем они тоже наши с вами конкуренты!.. А то появился тут еще с полгода назад некий защитник невинных овечек по фамилии Волк! Хотя бы Волков, а то без всякого «ов»: Волк, — и вся недолга! Которые желающие — лезь ему прямо в зубы!.. Конкуренция большая, да, но… и наша губерния Таврическая, во-первых, не мала, — кроме Крыма, еще три уезда — Бердянский, Днепровский, Мелитопольский, — и население пестрое, и всяких мошенников на наш с вами век хватит!.. У вас же, — это я вам прямо скажу, — пусть даже никакой опытности, так себе нахальства, — и даже… даже, скажем так, нет осанки, — осанки, да, что очень необходимо адвокату, но-о зато у вас есть честность в глазах — ее не подделаешь, а у вас она налицо, — это я вам прямо говорю, без лицеприятства, — это вам большой плюс, потому что еще Некрасов сказал комплимент нашему брату, как вам, конечно, известно:

— Вы говорите, Иван Демидыч, что вот там «честность в глазах» и прочее, — заметил, встревожась, Кашнев, — но ведь никаких явно нечестных махинаций мне, надеюсь, и не придется представлять на суде честными?

— Ну еще бы, еще бы, — успокоил его Савчук. — Надо вам помнить только, что защитник в суде и есть именно защитник, — все равно, что врач у постели больного… хотя бы этот больной и заслуживал каторги или даже виселицы.