— Ужасно! — призналась Ольга. — Я хотела к вам прийти в среду, а Жак сказал, что вы еще не принимаете посетителей. Потом хотела в пятницу, а у вас дела какие-то объявились… А вчера мы отмечали возвращение Элмара, и сегодня они с Жаком не в состоянии никуда ходить. Так я к вам и не выбралась.

— Я тоже соскучился, — сказал король, и его лицо озарилось теплой улыбкой, став от этого намного симпатичнее, чем обычно. — А мои дела… да ну их, от них одни расстройства. Достало меня все до того, что я начал ныть и жаловаться, чего за мной никогда не водилось. Вот твоему другу все выложил, так он меня высмеял.

— Нашли, кому жаловаться! Я бы вам хоть посочувствовала.

— Не вздумайте, — подал голос Кантор. — А то я опять над вами смеяться буду. Терпеть не могу, когда мужчины ноют. Особенно такие здоровенные, да еще и короли.

— Знаешь что? — Шеллар усмехнулся и хитро прищурился. — Если не прекратишь издеваться над моим расстроенным величеством, я настучу коллеге Александру, кто обнес его ботанический сад несколько лун тому назад. Он, между прочим, очень любит ромашки, и до сих пор бесится из-за того, что их ободрали.

— Ну и что он мне сделает? — расхохотался Кантор. — Тоже мне, напугали!

— Это те самые ромашки, что ты подарил Азиль? — засмеялась Ольга. — Так вот откуда они взялись!

— Именно оттуда, — кивнул король. — И хватило же наглости!

— О, мы, горячие мистралийские парни, ради прекрасных дам и не на такое способны! — Кантор широко улыбнулся, вспомнив, что претерпел товарищ Пассионарио ради все тех же прекрасных дам. — И скажите честно, разве Азиль того не стоит?

— А Ольга? — хитро поинтересовался его величество.

— Ольга — это само собой. Только она не питает такой страсти к цветам, как несравненная Азиль. Ради Ольги я бы без колебаний ополовинил вашу королевскую библиотеку, но поскольку вы и так позволяете ей там копаться, то это не имеет смысла.

— Какой я в некоторых вещах предусмотрительный! — порадовался король. — Если бы у меня еще хватило ума не давать опрометчивых клятв…

— Я бедный, несчастный, никто меня не любит, все меня обижают… — плаксивым голосом проныл Кантор, откровенно передразнивая страдающего короля.

— Ты, по-моему, уже просто хамишь, — обиделся его величество. — Не перебивай меня на каждом слове! И вообще, Ольга, пошли-ка ты его в лавку за чем-нибудь, а пока он будет ходить, мы спокойно пообщаемся.

— Никуда я не пойду! — заявил Кантор, которого уже понесло. — Так я и согласился оставить девушку наедине с вами! Да еще в таком платье! Не успею я за дверь выйти, как вы наденете на нее чулки, которые вам так нравятся, и займетесь чем-нибудь неподобающим. Ольга, а у его величества действительно такой большой и толстый, как говорят его придворные дамы?

— Шуточки у тебя! — уже серьезно сказала Ольга. — Ты точно озабоченный какой-то!

— А еще наглый, бессовестный и совершенно бестактный, — добавил король, у которого явно лопнуло терпение. — Ольга, я могу тебя попросить об одном одолжении? Сделай мне чаю, пожалуйста.

— Вы драться не будете? — уточнила девушка, поднимаясь.

— Что ты, — заверил ее Кантор. — Даже если его величество и захочет съездить мне по морде за мою наглость и бестактность, у него не хватит на это сил. Он меня просто не догонит.

Король проводил Ольгу взглядом, убедился, что она дошла до кухни и загремела посудой, после чего перевел взгляд на потенциального противника. Он больше не улыбался, и в его бесцветных глазах светилась холодная властная жестокость.

— Придержи свой язык, — угрожающе произнес он, глядя на Кантора в упор, — или ты сегодня пожалеешь о том, что он у тебя вообще есть.

— И что вы мне сделаете? — ощетинился мистралиец, поскольку ему стало немного жутковато. Когда король смотрел вот так, в упор, его ледяные глаза поразительно напоминали глаза советника Блая, неоднократно преследовавшие Кантора в кошмарных снах. — Отдадите Флавиусу за оскорбление короны?

Шеллар усмехнулся, отчего сходство стало еще сильнее, и жестко сказал:

— А тебе не приходило в голову, что, когда мне надоест слушать твои оскорбления, я могу просто ответить тем же? И поскольку я отлично знаю, где твое самое больное место, одного оскорбления с моей стороны в присутствии… той же Ольги, скажем, будет достаточно, чтобы раз и навсегда лишить тебя не только твоей наглости, но и элементарного достоинства.

Кантор застыл, окаменев от такого заявления, и понял, что на этот раз его уделали. Изящно и жестоко. Второй раз в жизни он так серьезно расплачивался за свой наглый язык, и это было еще больнее, чем в первый, когда он получил нож под ребро. Больнее, страшнее… и унизительнее. Поскольку защитить свою честь никакой возможности не будет. Король скажет свои несколько слов, и его слово будет последним, и возражать что-либо будет бесполезно, и даже отстоять свою поруганную честь в поединке не будет возможности — короли не вступают в поединки. Во всяком случае, в Ортане. И хвататься за пистолет либо морду ему бить бесполезно вдвойне, этим ничего не докажешь. И будешь, товарищ Кантор, сидеть и обтекать дерьмом со всех сторон, поскольку возразить тебе будет нечего, ведь скажет-то его величество чистую правду, и все это знают, и Ольга тоже… Ну, спасибо, Азиль… промолчать не могла…