— Ну вот, значит, решим, — сказал Григорий Павлович. — Вы, Виктор Александрович, или вы, Игорь Семенович, берите завтра с утра машину, до начала работы езжайте к Болдыреву и привезите его сюда. Объясните, что для беседы...

Комаров не слушал Григория Павловича, торопливо что-то соображал.

— Понятно, товарищи?

— Нет! — сказал вдруг Комаров. — Я предлагаю не ездить за ним, а послать письмо с вызовом. Срок назначить с запасом. Я знаю этого типа. Он самолюбив, мнителен и труслив. Пускай сутки или двое помучается, пораскинет мозгами. Представляю, что с ним будет твориться.

— А если он повесится в уборной?

— Мы же госбезопасность, а не благотворительное общество. Раз напакостил — пусть переживает. Не волнуйтесь, он на себя руку не поднимет, а вот штаны раза два сменит.

— А если рванет куда-нибудь?

— Куда? За границу?.. Лично я хотел бы, чтоб он туда драпанул. Ему бы там всыпали. Более двух месяцев не брал тайник. И это он прекрасно понимает...

Когда эксперт и представитель прокуратуры ушли, Комаров невесело рассмеялся.

— Припоминаю, как дежурил у тайника. Приходят люди, постоят, посмотрят в окно, отдохнут и дальше. Вдруг является молодая мама... И на кой черт ребенка тащить в Эрмитаж? Ему еще рано, устал он. Сначала и так изгибался и эдак, капризничал и чего только не вытворял, а потом стал запускать руки за батарею парового отопления. Дети же наблюдательные. Ну, думаю, сейчас все испортит: вытащит контейнер, мамаша поднимет шум, сбегутся люди, и полтора месяца работы пошли прахом, а мне еще холку намылят: куда, мол, смотрел. Ничего другого не оставалось, как подойти, завести разговор. Между прочим, заметил, что один мой друг, санитарный врач, недавно обследовал с комиссией помещения, где бывает много народу: метро, кинотеатры, музеи, — и, представьте, в самых неожиданных местах они обнаруживали болезнетворные микробы... Мама хвать чадо за руку, шлепнула его и потащила в туалет...

Григорий Павлович заметил:

— Болдырев мог колебаться неделю, ну — две. Раз больше месяца не шел, значит, решил не брать. Он же понимал, что за это время контейнер могут случайно обнаружить, и он не знал точно, что в нем заложено. А может, что-нибудь такое, что поможет найти его след? Письмо он наверняка уничтожил и скажет, что не получал.

По пустынным улицам большого европейского города брела девушка. Вспыхивали и гасли огни реклам, свет их с трагической ритмичностью отражался в больших ее, полных горя глазах. Обманутая, оскорбленная, поруганная, она брела без цели и без надежды. Вокруг текла жизнь бездушного, неустроенного, злого мира. В ней было все — и блеск балов, и роскошь вилл, и взвинченная истома ресторанов, не было только места вот для этого одинокого существа. Ее старенькое платье свисало лохмотьями, она попрыгала на одной ноге, надевая свалившуюся туфлю с дырой на подошве.

...Публика из зала выходила долго и медленно, толкая плечами друг друга, потянуло холодком улицы, запахом только что закуренных папирос.

Контролерша с жетоном на груди резко и привычно покрикивала:

— Товарищи, прошу в зале не курить! Товарищи, прошу в зале не курить!

А Сергей шел и думал: «Да. У них там все красиво. Даже нищета и несчастье у них красивы».

Парень в пальто с поднятым воротником, идущий впереди Сергея, посмотрел на товарища и заметил:

— Актриса-то какова!

— Первый класс! — многозначительно ответил товарищ.

Сзади чей-то мужской голос произнес:

— Великолепно сделан фильм. Просто великолепно.

— Это-то верно, но полная безысходность, аж жить не хочется.

Сергей рассеянно ловил обрывки разговоров и думал, что много ли они понимают, эти люди. Образы, прошедшие на экране, вновь возникали перед глазами. «У них даже нищета красива!»

Несчастную героиню фильма играла молодая красивая актриса. Платье с чужого плеча не висело мешком, уродуя фигуру, а ладно облегало стройное тело, подчеркивая его юность. Оно проносилось и истрепалось, но не в тех местах, где быстрей всего изнашивается одежда, в прорехах сверкало молодое тело. Свалившаяся рваная туфля обнажила маленькую, словно высеченную из мрамора, ступню.

Одни увидели в фильме трагедию современного западного мира, другие — превосходную игру актеров, третьи — мастерство режиссера и оператора, четвертые — просто красивую женщину. А Сергей Болдырев еще раз убедился, что там, за рубежом, даже несчастье и нищета — красивы.

Как он жалел, что не смог проникнуть на служебный просмотр новой кинокартины известного режиссера! У входа толпились парни и девушки, они заискивающе смотрели на деловито проходивших в здание.

«Вот она — новая каста, — со злобой подумал Сергей, — сами смотрят, другим не дают».

Двое опоздавших торопливо взбежали по ступеням, ища в кармане билеты, и дверь захлопнулась.

А Майкл (это Лешка Кувшинников) попал: у него связи. Потом он, захлебываясь, рассказывал, какая там изображена жизнь, любовь и прочее. Правда, опять показано, что они не видят в жизни выхода, цели, все надоело, что всем они пресыщены. Но ведь до пресыщения им было хорошо. По крайней мере, там, если ты имеешь способности и смог пробиться, — поживешь всласть, со всеми удовольствиями, и никто тебе ничего не скажет — были бы деньги. Ну, а если не сможешь? — пеняй на себя. Сам виноват: побеждает сильный...