Вот этого-то и опасался Александр Филиппович. Нужно было сработаться, найти общий язык. По дороге Александр Филиппович спросил Бесчастнова:

— У тебя ремня нет запасного? Моим позавтракали...

Бесчастнов достал из вещевого мешка широкий офицерский ремень с надраенной бляхой.

— У меня всё есть.

Александр Филиппович к Герману все-таки не пошел. Решил прежде зайти к комиссару. Исаев принял его, как старого знакомого.

— Слышал, рад. Теперь и мне легче будет...

— Постараемся, чтоб было легче. За тем и прилетели. И еще кое за чем. У нас и свои задания есть...

— Понятно. Информирован.

— Мне говорили, что комбриг...

— Ничего, — ободрил его Исаев. — Идите к нему, я подойду.

В землянке комбрига сидели двое. Со света лиц не разобрать.

— Разрешите? Мне бы товарища Германа...

— Я — Герман.

— Старший опергруппы Кадачигов. Прибыли сегодня ночью...

— Мне доложили, — перебил Герман и знаком велел второму выйти из землянки. — Сколько вас?

— Девять человек. Мы со специальным заданием...

— Что значит со специальным? — набычился Герман. — У всех у нас одно задание: фашистов бить...

Александр Филиппович промолчал. И как раз в этот момент в землянке появился Исаев.

— Договорились? Вот и хорошо. Надежные люди прибыли, чекисты, — комиссар сделал вид, что не замечает рассерженного лица комбрига. — Давайте хоть чайку попьем. Больше, к сожалению, угощать нечем.

Из Центра пришла радиограмма:

Железняк — это псевдоним Александра Филипповича. Когда-то, еще в юности, увлек его образ героя-матроса. Мечтал и сам стать моряком. А стал вот чекистом. И в такие условия попал, что ни о каком выполнении задания пока и речи быть не могло.

Бригада увязла на Голодае. Положение ухудшалось с каждым днем. Таяли скудные запасы патронов. Ели преимущественно клюкву. Боевых операций не проводили. Лишь разведчики бывали в соседних деревнях, возвращаясь иногда с небольшими запасами пищи, но чаще — с ранеными.

— Что ответить Центру? — спросил Ваня Гусев.

— Пока ничего, — сказал Железняк.

Вскоре он начал замечать, что в бригаде появилась гниль. Встретил партизан, возвращавшихся с разведки. Они несли раненого товарища.

— Как это случилось?

Бойцы не ответили. Железняк прошел с ними в лазарет, присел возле раненого. Дождавшись, когда его перебинтуют, повторил свой вопрос. Боец облизал сухие губы. Железняк подал ему кружку с водой.

— Если бы не побежали, — сказал раненый, — А то как рванули, так и ударили по нам с чердака из пулемета...

— Зачем же бежали?

— Пчелы... Мы пасеку... Мигров приказал...

В следующий раз Железняк узнал, что разведчики утащили у крестьян хлеб, и снова услышал:

— Мигров приказал...

Мигров был начальником разведки — любимец комбрига.

Железняк рассказал обо всем комбригу. Герман недовольно поднялся, накинул на плечи ватник.

— Наговор это... Мигров не может. Я его знаю...

— Данные проверены...

— Ладно, сам разберусь.

Через час из землянки комбрига пулей вылетел весь красный и взлохмаченный Мигров.

— Зайди-ка, — увидев Железняка, позвал Герман. — Я решил, — произнес он после долгого молчания, — расстрелять подлеца...

— Может, слишком это, — сказал Железняк. — Сами же говорили: заслуженный, отличившийся...

Вошел Исаев. Втроем они всё обсудили. Мигрова решено было приговорить к расстрелу условно, пощадив до первого замечания.

Построили бригаду. Комиссар произнес коротенькую речь. Зачитали приказ. Грабежи после этого прекратились.

Среди тех, кто в эти тяжелые дни пришел в партизанский лагерь, был человек, непохожий на остальных: крепкий, упитанный, в добротной одежде. Рассказал о себе: ленинградец, шофер, попал в плен, был в лагере, дважды пытался бежать, но все неудачно. Сейчас бежит в третий раз.

Железняк занялся Калинкиным. Разговор у них шел начистоту. Интуицией Железняк чувствовал: свой это, наш человек. Но вид?! Совсем не похож на пленного. Слишком уж сытый.