— А я гораздо хуже.

Поди пойми его!

Но ей уже пора. Все громче и нетерпеливее доносится с птицефермы кукареканье петухов.

На учителя Зигеля май действует по-другому. В нем с новой силой вспыхивает страсть к научным изысканиям. Осенью он на глазах у детей закопал в школьном саду белые корешки пырея. В мае снова откопал их. И полюбуйтесь: корешков стало куда больше. Целые гнезда! Пырей — злейший враг плодородия. Он отбирает питание у культурных растений, будь то картофель, репа или что-нибудь другое.

— Во-первых, интересно, во-вторых, поучительно.

Дети возмущены:

— Долой сорняки!

Учитель ведет учеников в поход на брюквенное поле кооператива. Раздает мотыги и велит девочкам и мальчикам искать белые корни-червяки. Дети входят в азарт:

— Вон из земли!

И вот уже корни пырея — кучка подле кучки — лежат между грядками. А ну, к какой смерти их приговорить?

— В конюшню! Пусть их там растопчут! — говорят мальчики.

Нет, от этого пырей не погибнет. И вместе с навозом снова попадет в поле. Не успеешь оглянуться, и снова пробились из земли его побеги.

— Во-первых, интересно, во-вторых, поучительно.

Решено сначала высушить корни, а потом сжечь их.

На этот вечер назначен весенний костер, и пионеры приглашают своих друзей из Свободной немецкой молодежи. А тот, кто не ходил воевать с пыреем, пусть лежит в постели и кусает себе локти. Так ему и надо. Пионеры что есть сил трубят в горны. Сухие корни пырея корчатся в огне, и кроны придорожных лип кажутся неестественно зелеными, как листья на декорациях.

Друзья из Свободной молодежи прыгают через костер. А учитель Зигель ведет под руку фрейлейн Мертке — ту, что с птицефермы. Он сует очки в карман и тоже прыгает. Он приземляется посередине костра, где корчатся сухие корешки пырея. Маленькая фрейлейн Мертке отчаянно машет руками, чтобы не угодить в огонь вместе с ним. Несколько секунд Зигель жарится на костре и разыскивает свои очки. Во-первых, интересно, во-вторых, поучительно. Никто не смеется, даже самые отчаянные озорники. А старшие мальчики вытаскивают своего учителя из огня и сбивают искры с его брюк и голубой рубашки. Вильм Хольтен с особым удовольствием сбивает с него искры. Теперь он понимает, что кому-кому, а уж Зигелю пальмы не видать.

Ничего не скажешь, к Зигелю все относятся хорошо, кроме Фриды Симсон. Для Фриды новый учитель — это социальный нуль. По ее понятиям, он, так сказать, не человек переднего плана. И эти понятия имеют свою подоплеку: Зигель и Фрида зачастую ведут ученые споры и яростно сражаются. При этом Фрида ведет бой из танка, и его орудийная башня снабжена минимум тремя пушками, Зигель же воюет в пешем строю.

— Человек развивается! — утверждает Фрида.

— Но медленно, — уточняет Зигель, как раз перед этим изучивший памятники древнеегипетского искусства.

Фрида дает полный газ:

— Человек развивается с каждым часом.

Зигель увертывается от ее машины:

— Насчет языка спорить не стану, я говорю о мозге и о сердце.

Ну и взревели моторы во Фридином танке!

— Сердце — это мускул! Мышца! И все.

— А душа! — в отчаянии стонет Зигель.

Фрида давит его гусеницами:

— Мистифицизм, лирика, психопатика, мелиорация и реакция!

Зигель не успевает отпрыгнуть и какое-то мгновение замертво лежит под танком, потом выбирается из-под него, встает и, поправив очки, изрекает:

— Классики марксизма тоже не пренебрегали понятием души.

Фрида перерывает все тетради, исписанные в бытность ее в партийной школе. Нигде ни одного слова про орган, именуемый душой.

Это должно бы убедить и укротить Зигеля, но он не жалует сведения, полученные из вторых рук.

Фрида берет за бока партгруппу. Пусть группа осудит заблуждение учителя. Для памяти Фрида заносит неквалефецированные выпадыЗигеля все в ту же черную тетрадь.

— Вот и хорошо, что вы спорите на группе, пусть все послушают, — говорит Карл Крюгер и кстати рассказывает о благочестивых мужах, в свое время споривших о том, сколько ангелов может уместиться на кончике иглы. В наши дни люди, естественно, спорят на экономические темы, что было раньше, яйцо или птица? Умники, ничего не скажешь, дерутся, как вороны из-за кости, покуда собака не сожрет их вместе с костью. Чудной народ эти схоласты! Толкуют о душе и так и сяк, а душа-то просто условное обозначение того свойства, которое принято именовать человечностью.

Зигель почтительно благодарит Крюгера. Фрида холодно сует ему руку. Она не удовлетворена и не убеждена.

Ах, Фрида, Фрида! Погубит тебя твоя неуступчивость. Сходила бы ты лучше к врачу, пусть порекомендует тебе какие-нибудь новые таблетки.

Фрида, конечно, стремится к добру, но семена добра не просеешь через густое сито.

Между тем Зигеля занимают уже совсем другие проблемы. От корней пырея он переходит к вопросам размножения вообще. Согласно своему основному принципу учитель идет от неизвестного к ближайшим областям известного и штудирует всевозможные способы размножения как на земле, так и на небе. Так, к примеру, он проделывает опыты с комнатным растением, именуемым в народе «заячья капуста». Разве великий олимпиец Гёте не изучал этот занятный цветок? Зигель прослеживает размножение овода, с одной стороны, и червя — с другой, но всего примечательнее кажется ему нетипическое размножение существа, которое кладет яйца, предоставляя солнцу выводить из них детенышей, а затем кормит их собственным молоком. Называется это существо утконос австралийский. Чего только нет на свете!

Но если кто-нибудь поспешит с выводами, узнав, что Зигель именно в мае, то есть в период повышенной тяги к размножению, отправился на птицеферму к Мертке, мы смело можем назвать его клеветником. Просто-напросто Зигель хочет, чтобы Мертке познакомила его с различными стадиями развития куриного зародыша.

Мертке изо всех сил старается удовлетворить Зигелеву жажду знаний, но слишком уж велика эта жажда. Он даже по вечерам приходит к Нитнагелям, просит Мертке уделить ему минуту-другую и внимательно выслушивает ее объяснения о том, как зародыш в последние дни своего развития рефлекторным движением надламывает и разбивает яйцо изнутри с помощью твердого рогового нароста на верхней стороне клювика. Мудрая предусмотрительность природы умиляет Зигеля.