Шрифт:
Все спрашивали, где был, как нашел часть. Рассказывали о сражении при Картуз-Березе, где двоих батарейцев ранило. Говорили, что нет снарядов, ящики идут пустые. Что немец не напирает, но части без патронов, а многие и без людей, идут не останавливаясь.
— День стоим, день идем.
— Куда же мы придем?
Андрей вспомнил, что присяжный оракул, Михайловский из «Русского слова», говорил уже о линии Днепра и Березины. Он молчал, не желая лишать бодрости товарищей.
Самому ему казалось, что фронт на Березине и на Днепре — это уже настоящий разгром. Это потеря кампании.
XIX. Конец отступлению
На Шаре фронт остановился.
Остановился неожиданно для всех.
Уже второй раз попадалась на пути петляющая многоводная Шара.
В первый раз под мостом клубились серые воды вздувшейся от дождя реки. Здесь, казалось, можно было остановиться. Впервые после Буга широкий водный рубеж мог облегчить оборону, надолго задержать врага. Здесь можно было держаться, пока подвезут снаряды, патроны, подведут маршевые роты. Здесь правый, высокий берег достался бы русским. Болотистые луга полесской весною превратились бы в ловушку для немцев.
В лесу за Шарой выкопали рассчитанные надолго, глубокие блиндажи.
Тяжело и медленно падали, шумя вершинами, высокие, как колокольня, сосны. В чащу молодых елей и кустов сверху врывалась зеленая буря. На умятой дороге на пружинах ветвей качался прямой, как рельс, желтый ствол. Номера очищали перед батареей площадь обстрела. На плечах носили смолистые бревна, красноватые, с крепким ароматом свежесрезанного леса. Топорами легко и ловко сносили сучья и гибкие, упрямые, напоенные терпкими соками ветви.
Батарея походила на лесные разработки, солдаты — на мирных лесорубов.
Ночью пришел приказ об отходе. Нужно было передвинуться на тридцать пять километров по шоссе к востоку.
Когда вытягивались из леса, далеко над впадиной шоссе прошумел взрывом, метнулся пламенным платком в облака деревянный мост.
Эту позицию покидали с особенно тяжелым сердцем. Раз даже такой водный рубеж не защищают, не пытаются удержаться на нем хотя бы три дня — значит, армия катится, не имея в себе больше никаких сдерживающих, организующих сил.
Откуда-то пришел слух, что позицию намерены были защищать, но не то на севере, не то на юге прорыв, — и вот отход, опять отход…
— Сколько леса крушили да зря портили, — не успокаивались солдаты, все почти из степных краев.
— Нам бы богачество такое. Хоромы бы построили.
— И то, каждая ведь часть рубит и рубит, и каждый день рубит, на каждой позиции, — приговаривали солдаты.
Гибель красавиц сосен печалила этих оторванных от своего двора оренбуржцев, хозяйским глазом оценивающих лес с точки зрения крестьянской пользы, хотя богатства эти были — далекие, чужие полесские чащи.
Когда теперь еще раз вильнула на пути уже узкая, почти у истоков, Шара, части, перейдя небольшой покосившийся мост, стали на бивуаки в расчете на скорый дальнейший отход.
Здесь, все так же на северо-восток, рассекая поля, леса и лужайки, прямое, как на чертеже, шло Московско-Брестское шоссе. Оно с германской стороны сбежало к реке и входило в воду досками и бревнами сокрушенного динамитным патроном моста.
За рекой отлого открытой панорамой поднимались места, где засели передовые отряды немцев.
С востока подходили к реке леса с частыми полянами, просеками и даже запаханными полями. У самого берега было пустынно. Пески спускались в болотистый луг. На желтых буграх отдельные сосны, с ветвями чуть ли не до земли, стояли на страже лесных массивов.
На батарею подвезли снаряды, и она должна была принять участие в бое.
Орудия, выпряженные, но еще не поставленные на места, утонули в зарослях, в глухой чаще леса. Номера уже крушили деревья…
По всему берегу не было никаких строений, не было высоко поднятых холмов — наблюдателям оставалось либо по-птичьи ютиться на вершинах деревьев, либо идти в окопы.
С такими сведениями Андрей мчался один на батарею.
Шишка размашисто клацала копытами по булыжнику. Шумел в ветряных волнах придорожный лес, в котором скрывалась вся русская артиллерия. По шоссе била одинокая немецкая пушка. Германский фейерверкер смотрел на хронометр. Снаряды рвались с точностью раз в три минуты.
Первые гранаты легли у самого фронта. Затем над опушкой леса, где, слегка забросав орудия ветвями, легкомысленно стала легкая батарея, просвистала шрапнель.
Взрывы как будто приближались к Андрею.