Дверь открылась, и в комнату вошла старшая из сестер Екатерина. Азя почти отскочила от окна, а Таша сбилась.

– Ты чего частишь, нужно куда медленней. – Сестра недоуменно посмотрела на одну, потом на другую, на окно:

– Кого вы выглядывали? А… Пушкина… Он к Ушаковым снова поехал. Говорят, жениться надумал на Екатерине. Катиш всем уши прожужжала, что это Пушкин ее помолвку с князем Долгоруковым расстроил, мол, столь ревнив, что и помыслить ни о ком не дает. И верно, к чему было расстраивать, коли сам жениться не намерен? А к Лизе сватается его приятель Александр Лаптев да еще Сергей Киселев. Кажется, родители дадут согласие. Небось две свадьбы в один день и сыграют. – Екатерина щебетала, не обращая внимания на несчастный вид младшей сестры, но потом и она вздохнула: – Вот и Ушаковы замуж выйдут… а мы когда же?

Таша сбилась еще раз, снова начала пассаж и снова сбилась. С досады бросила играть, уронив руки на колени.

Сестры переглянулись. Бедняжка… так обмануться в своих чувствах! И Пушкин тоже хорош! А как красиво все начиналось…

Александра, которую дома называли Азей, вспоминала, как появился в тот год Пушкин в Москве и сколько надежд дал сестре.

Наталья Ивановна Гончарова только начала вывозить младшую из дочерей в свет. Это было очень трудно, семья почти бедствовала, денег не хватало на наряды для дочерей, а потому использовались почищенные старые перчатки и старые туфельки, иногда попросту заштопанные. С Ташей труднее всего, она самая рослая, ей сестринские платья не годились и туфли тоже, приходилось надевать много раз одни и те же, вот и стирались до дыр. Но младшей дочери уже шестнадцать, пора вывозить…

А по общему мнению, эта дочь удалась больше других, в бабку Ульрику, мать самой Натальи Ивановны. Самая красивая… удивительно красива… классическая красота… Чего только не слышала мать о своей подрастающей дочери!

У Иогеля начинала танцевать вся Москва, невозможно найти московскую барышню, которая не назвала бы первым балом именно бал знаменитого танцмейстера. Иогель отличался завидным долгожительством и памятью. Он по-прежнему был легок и изящен в каждом движении и прекрасно помнил всех своих учеников и учениц, особенно талантливых. Наталья Гончарова была таковой, она гибкая и стройная, хорошо чувствовала ритм и изящно двигалась.

В том году рождественский бал Иогель устраивал у Кологривовых на Тверском бульваре. Как всегда, кроме нынешних учеников и учениц было немало прежних, танцмейстера любили, как, собственно, и сами его балы, где не было чопорности, зато можно было всласть потанцевать. Наталья Ивановна повезла туда свою младшую – Наташу, которой исполнилось шестнадцать лет, две старшие уже выезжали на более серьезные.

Таша поехала к Иогелю в белом воздушном платье с золотым обручем на голове, что так шло к ее царственной красоте. Азя даже руками всплеснула:

– Ташенька… ты очаровательна! Любой, кто тебя увидит сегодня, непременно влюбится!

И без того смущенная Наталья покраснела:

– Очаровательных девушек и без меня немало…

Наталья Ивановна поморщилась: дочь скромна до болезненности, даже если кто и будет очарован, то красавица все умудрится испортить своей пресловутой конфузливостью. Красоте нужна еще и ловкость, и умение держать себя на людях! Это вон ее брату Дмитрию может нравиться такая конфузливость, а на тех же балах без бойкости над ней попросту смеяться начнут. Оставалось только надеяться, что это пройдет: вот поездит Таша на балы, попривыкнет к свету и перестанет дичиться, словно селянка или монашка.

Сама Наталья Ивановна никогда не дичилась, напротив, была весьма шустрой и в Петербурге известной, ее и замуж за Николая Афанасьевича спешно выдали, чтоб от императрицыного любовника подальше убрать. Самого любовника убили при выходе из театра, а Наталью Загряжскую, чтобы слухи не расползались, сосватали за Гончарова. Радости в семейной жизни не нашлось: ее свекор Афанасий Николаевич Гончаров с помощью любовницы-француженки мадам Бабетт успешно проматывал оставленное предками огромнейшее состояние, сам Николай Афанасьевич после неудачного падения с лошади страдал помутнением рассудка и простыми запоями, жить было не на что, а три дочери требовали выездов в свет и приданого, которого тоже не было. На учебу троих сыновей тоже требовались деньги.

Дом Кологривовых на Тверском сверкал огнями, почти как на настоящем большом балу. Юные особы исподтишка придирчиво оглядывали друг дружку, строили гримаски, изображая свое «фи» по поводу чужих нарядов, и стреляли глазками в поисках будущих жертв.

И вдруг прошелестело: в Москве Пушкин, мало того, он обещал быть у Иогеля! Десятки девичьих сердечек забились быстрее, увидеть господина Пушкина и поговорить с ним – это казалось почти несбыточной мечтой.

Таша вернулась с бала сама не своя, сестры с изумлением смотрели на нее, не в силах добиться путного рассказа о вечере. Удалась только одна фраза:

– Там был поэт Пушкин.

Азя ахнула, прижав руки к груди:

– Пушкин?! Я слышала, что он в Москве. Он был у Иогеля?! Таша, скажи честно, ты видела его? Ты…танцевала с ним?!

Старшая Екатерина фыркнула:

– Пушкин не танцует.

– Что, Таша? Расскажи, как он.

Но младшая только растерянно улыбалась. Не выдержала мать:

– Он весь вечер не спускал с нее глаз и говорил комплименты.

– Ташенька?! А ты, ты что ему отвечала?

– Не помню… я не знаю…