– Ты просто великолепен, мой милый! – прошептала Элеонора, положив голову на грудь Василию. – Как жаль, что ты не король Франции.

– Как жаль, что я не могу забрать тебя с собой на Русь, – в тон Элеоноре прошептал Василий, гладя ее длинные шелковистые волосы.

Они были счастливы той мимолетной радостью единения душ и тел, той взаимной притягательностью, когда его сила и ласки принимаются ею словно от мужчины ее снов, а ее прекрасная нагота и неутомимость вызывают в нем восторг, как перед женщиной его мечты. Такое случается так редко, но если случается, тогда эти двое проносят столь непередаваемые ощущения через всю жизнь или же связывают свои судьбы навсегда.

От палаток русичей донеслось негромкое пение и сладкозвучные переборы гусельных струн.

Элеонора приподняла голову:

– Кто там поет?

– Это Потаня, мой побратим, – ответил Василий.

– Какой чудесный у него голос! – восхитилась Элеонора. – И какая изумительная мелодия!

– У нас почти все песни такие, – без хвастовства в голосе произнес Василий и вздохнул, поскольку Потаня пел о русской девице, ожидающей своего любимого из далекой страны. Василию вдруг вспомнилась Любава и расставание с нею на новгородской пристани.

Элеонора и Василий крепко спали в обнимку, когда их растолкала взволнованная служанка.

– Уже утро? – сонным голосом спросила Элеонора.

– Еще нет, госпожа.

– Зачем же ты нас будишь в такую рань?

– Беда, госпожа. Сюда идет король!

– Людовик?!. Как он здесь оказался?..

– Не знаю, госпожа. Но король здесь и с ним отряд воинов.

До слуха Элеоноры донесся храп разгоряченных лошадей, громкие мужские голоса, среди которых выделялся густой басок короля.

Оценив опасность, Василий вскочил с постели и, не стесняясь служанки, принялся быстро одеваться.

– Пусть твоя служанка разденется и ляжет с тобой на ложе, – сказал Василий королеве. – Я пойду встречу короля.

– В таком виде?! – изумленно воскликнула Элеонора.

Но Василий уже выбежал из шатра, на ходу натягивая на себя рубаху.

Людовик о чем-то оживленно беседовал с Потаней, когда перед ними возник Василий с растрепанными волосами и в наспех наброшенной одежде.

– Прошу прощения, государь, – проговорил Василий на плохом французском. – Я не думал…

– Не извиняйся, друг мой, – по-гречески сказал Людовик. – Сеньор Потаня уже посвятил меня в твои сердечные дела.

Коротко рассмеявшись, Людовик похлопал по плечу оторопевшего Василия и зашагал к шатру королевы, стоящему в окружении шатров ее знатных спутниц. Свита короля тем временем разжигала костры и ставила палатки.

– Потаня, неужели ты рассказал королю, что я… – начал было Василий, схватив побратима за грудки.

– Я поведал Людовику про твою сильную страсть к баронессе Бельфлер, – спокойно промолвил Потаня. – Я сказал королю, что ты находишься в шатре у баронессы, что она ответила тебе взаимностью. Не суетись, дурень. Благодари Бога, что я вовремя услышал топот копыт и выскочил из палатки узнать, в чем дело.

Василий облегченно перевел дух:

– А я уж подумал…

– Ну да, – усмехнулся Потаня, – стал бы Людовик проявлять к тебе дружелюбие, узнай он, что ты пришел из шатра Элеоноры!

Беспокоясь за супругу, Людовик после мучительных раздумий повернул войско назад, к радости Фридриха Швабского и к неудовольствию Бернара Клервосского. Войско двигалось медленно, поэтому Людовик, взяв с собой отряд телохранителей, помчался вперед. Король скакал весь остаток дня и половину ночи, прежде чем достиг стоянки королевы Элеоноры.

От усталости Людовик не обратил внимания на откровенную язвительность королевы и даже согласился лечь спать отдельно от нее, поскольку Элеонора заявила, что от короля сильно воняет потом.

– Это лошадиный пот, моя дорогая, – пробормотал Людовик, обнюхав свой плащ. – Не мог же я добираться сюда пешком!

– Не важно! – отрезала Элеонора. – Я буду спать с Виолеттой. Ты же, мой милый, постели себе вон там. И не вздумай храпеть!

– Хорошо, хорошо, – покорно промолвил Людовик, снимая с себя сапоги.

Слуги короля остались с войском, которое добралось до королевской стоянки на другой день после полудня.

По совету Фридриха Швабского крестоносцы двинулись напрямик к городу Пергаму, оставив Никею в стороне. Людовик был вынужден прислушиваться к советам герцога Швабского, так как к нему благоволила Элеонора. Такая уступчивость Людовика не нравилась многим французским феодалам. Аббат Бернар и вовсе с трудом скрывал свое негодование. Преподобный отец сильно недолюбливал греков и предпочел бы силой отнимать у сельджуков каждый мешок зерна и каждый клок сена, нежели что-то выпрашивать у хитрых и жадных византийцев.