Костя расхохотался при виде растерянной гримасы, появившейся на лице Фомы, но тут же, будто поперхнувшись, умолк под грозным взглядом Василия.

Анфиска разрыдалась.

Василий и Худион принялись ее утешать, незаметными знаками приказывая всем остальным убираться прочь.

Солнце уже опустилось за поросшие лесом холмы, когда дружина Василия наконец-то перенесла всю поклажу к своему кораблю.

Весь вечер молодцы, как могли, ублажали Анфиску, которая молча сидела у костра, завернувшись в плащ. После ужина, приготовленного на этот раз без участия Анфиски и деда Пахома, к Чернавке подсел Василий.

– Тебе и деду Пахому в ладье постелили, – негромко сказал Василий, мягко коснувшись девичьей руки. – Идем, я подсажу тебя на борт.

Анфиска повернула к Василию свое лицо с черными изогнутыми бровями и блестящими белками глаз. У нее в очах была какая-то решимость, словно, глядя на пляшущее пламя костра, девушка разрешала некий трудный для себя вопрос.

– Что с тобой? – ласково спросил Василий.

Анфиска помедлила, потом ответила:

– Не годится девице быть одной средь стольких молодцев, Вася. Соблазном я служу кое-кому в твоей дружине, и мне это не нравится.

– Ты про Фому, что ли?

– Не только про Фому.

– Хочешь, я прикажу…

– Не нужно приказывать, Вася. Ты сделай по-иному – поставь меня вровень с тем же Фомой и со всеми прочими ратниками.

Василий непонимающе глядел на Анфиску: куда она клонит?

– Я хочу стать воином, Вася. Научиться стрелять из лука, метать копье и топор. Хочу носить мужскую одежду и быть равной средь мужчин. Помоги мне в этом.

Василий погладил Анфиску по темным густым волосам и промолвил с мягкой улыбкой:

– Ложись-ка спать, голубушка. Утро вечера мудренее. Коль завтра не передумаешь, так и быть, сделаем из тебя амазонку.

– Кто это – «амазонка»? – с удивлением спросила Анфиска.

– Завтра Потаня тебе расскажет, – ответил Василий.

Анфиска не передумала.

В стане на берегу полноводного Днепра Чернавку нарядили в мужские порты и рубаху. Свою черную косу Чернавка спрятала под шапкой-мурмолкой; по ее маленькой ноге пошили мужские сафьяновые сапожки. Превратилась девица в молодца. Однако округлые бедра Анфиски и выпирающая из-под одежды грудь все-таки выдавали ее слабый пол.

Тем настойчивее принялась Анфиска обучаться стрельбе из лука, владению копьем и мечом. Силы у нее было мало, зато ловкости и упорства было с избытком. Анфиска даже настояла на том, чтобы для нее приобрели кольчугу, шлем с бармицей и небольшой круглый щит.

Оружейник, получивший такой заказ и делавший все необходимые обмеры перед работой, добродушно ворчал:

– Красиво будет посверкивать шелом на твоей черноволосой головушке, душа моя. Да токмо скоро устанет от красоты этой тяжкой твоя лебединая шейка. Кольчуга крепко и ладно обнимет стан твой нежный, заблистаешь ты в ней под лучами солнца, но неуютно будет под этой броней твоему сердечку, помяни мое слово. Тяжким покажется тебе каждый вздох в ней. Хочешь щит иметь? И щит тебе сладим такой, чтоб ручке твоей под силу был.

Наступил день, когда Анфиска смогла наконец облачиться в полный воинский убор и увидеть свое отражение в бочке, полной воды. От увиденного своего отражения и от нахлынувших на нее ощущений Чернавка пришла в полный восторг.

– Угодил ты ей, – подмигнул оружейнику Василий и стал отсчитывать серебряные монеты ему за работу.

– Пусть красуется! – улыбнулся оружейник. – Такой ладе и воинский наряд к лицу.

Берега днепровские веселые и обжитые. По высокому берегу густо зеленеют крепкий дубняк, пахучая липа, кудрявятся березы. По низкому бережку золотистой цепью тянутся песчаные откосы, окаймленные по краю камышовыми зарослями.

– Эх, хорош Днепр-Славутич! – потягиваясь, восхищенно проговорил Василий.

Стоявшая рядом Анфиска спросила:

– Что значит «Славутич»?

– Славный то есть, – пояснил Василий.

– А-а… – протянула Анфиска.

Могучее течение влекло ладью по отливающей серебром водной глади, широкой, как море. Куда Волхову до Днепра! Мимо проплывают величественные утесы – белые, изрезанные трещинами. Быстрокрылые чайки реют в вышине.

Теплый попутный ветер надувает большой парус.

– Коль так будем идти, то дня через три доберемся до Любеча, – с довольной улыбкой промолвил Яков Залешанин.

Вдалеке за кормой пестрели паруса других ладей, плывущих вниз по Днепру. Навстречу тяжко идут на веслах караваны судов с низовьев великой реки. Иные корабли довольно сильно отличались от русских ладей, и люди на них перекликались на непонятном языке.

Любопытная Анфиска расспрашивала кормчего:

– Яков, а это чей корабль?.. А вон тот чей?..