— Нильский пароход должен прийти завтра. Рейнгард просил меня ждать его в Гизее, чтобы хоть в первые минуты свидания нам побыть одним.

— Он прав; в Каире вам не дали бы и минуты покоя. Как только Эрвальд приедет, его примутся чествовать; вам еще придется вынести все это. И кроме того, собственно говоря, вам надо еще узнать друг друга.

— Узнать? — Молодая женщина улыбнулась. — Мы ведь любим друг друга!

— Ты думаешь, этого довольно на всю жизнь?

— Думаю, что довольно.

— Ты три года не видела Рейнгарда, только переписывалась с ним и думаешь, что жить с ним легко? Боюсь, что тебе придется не раз и побороться с ним, несмотря на всю его любовь к тебе. Научись сначала понимать этого человека с его горячей, властной натурой, стремящейся все увлечь в круг своего влияния; в его душе таится не одна темная бездна, которой ты еще не знаешь. Ты не боишься их?

Эльза почти упрямым движением подняла белокурую головку.

— Нет, я не боюсь человека, которого люблю. Может быть, в нем и есть что-нибудь непонятное и чуждое мне, но и моей души он не знает, так что и ему придется стараться понять ее.

— Это звучит очень гордо! — сказала Зинаида с легкой насмешкой. — Берегись, Эльза, не требуй от него слишком многого! Во время своих экспедиций он привык быть неограниченным повелителем, владыкой над жизнью и смертью своих подчиненных, и вообще властолюбие в его характере. Неужели ты думаешь, что он будет уступчивым мужем?

— Нет, да я этого и не требую, но за то, что я даю ему, он должен платить мне тем же и той же монетой. Если для других он — повелитель и владыка, то любви жены он должен добиваться и стараться не потерять ее. Кто знает, легко ли ему это удастся.

Она говорила шутливо, но ее глаза блеснули, и в ней снова проглянули резкость и неподатливость, которые по временам пробивались сквозь ясную приветливость.

Зинаида искоса посмотрела на нее странно-мрачным взглядом. Она, окруженная поклонением красавица, богатая наследница, чувствовала только смиренную любовь к этому самому Рейнгарду, тогда еще неизвестному молодому человеку, а эта молодая женщина спокойно и уверенно ставила себя наравне с ним теперь, когда он стоял на вершине славы, и требовала, чтобы он еще добивался любви уже приобретенной невесты. Может быть, именно этим Эльза и привлекла Рейнгарда.

Эльза иначе объяснила себе ее молчание; она сказала торопливо, видимо, желая исправиться:

— Ты, вероятно, не так поняла меня. Я готова отдать жизнь за Рейнгарда…

— Но не поступишься ради него своей волей, — договорила Зинаида. — Это ты доказала еще ребенком при первой встрече с ним. Он хотел поцеловать тебя, и так как ты не давалась, то он, шаля, насильно сорвал у тебя поцелуй; другой ребенок покорился бы или заплакал, а ты в порыве гнева ударила его и потом сердилась в течение нескольких недель. Он уже тогда полюбил тебя.

Эльза опустила глаза, и яркий румянец залил ее лицо.

— Ах, это было ребячество!

— И тем не менее это имело решающее значение для вас обоих. Такой человек как Эрвальд не выносит безусловной покорности; она не имеет цены в его глазах. Ты же заставишь его, даже будучи мужем, постоянно домогаться твоей любви, — тебя он будет любить до конца.

В ее словах слышалась едва скрываемая горечь, и Эльза почувствовала это; но, прежде чем она успела что-нибудь ответить, отворилась дверь, и на террасу выбежал Перси с хлыстиком в руках; он только что вернулся с прогулки верхом, которую делал каждое утро со своим воспитателем. Он бросился к матери с такой бурной нежностью, точно не виделся с ней несколько дней. Зинаида открыла объятия ему навстречу.

— Вернулся, мой сорванец! — она нежно отбросила волосы с его разгоряченного лба. — Но разве ты не видишь тети Эльзы?

Маленький лорд только теперь заметил гостью. Он поспешил поздороваться с ней, но тотчас вернулся к матери и принялся с мельчайшими подробностями рассказывать о сегодняшней прогулке, а в заключение потребовал, чтобы мать ехала с ним после полудня на бега пони и ослов.

— Нет, мой милый, — возразила Зинаида, — ты ведь знаешь, что сегодня у меня гости, но я поеду с тобой кататься вечером.

— Гости? — Перси надулся. — Ах, мама, значит, я два или даже три часа не буду видеть тебя!

— Маленький ревнивец! — смеясь, сказала Эльза. — Ты думаешь, мама существует для тебя одного? Надо же уделить немножко внимания и другим.

— Нет, я ни с кем не стану делиться; мама только моя! — упрямо заявил Перси и обхватил мать рукой, точно защищая свое исключительное право на нее.

Зинаида привлекла его к себе и, поцеловав, ответила:

— Она и не хочет никому принадлежать, кроме тебя, мой Перси! Ты уже уходишь, Эльза?