— Итак, ты уезжаешь?

— Да, к дедушке, в Кронсберг.

— В Кронсберг! — повторил Эрвальд, причем его лицо омрачилось, а в тоне послышался гнев.

— Там очень хорошо, говорит дядя Зоннек, — продолжала Эльза. — Ты был там?

— Да! — сказал Рейнгард коротко и сухо.

— О! Так расскажи же мне! — Любопытство взяло верх над антипатией. Эльза подошла к Эрвальду и, так как он продолжал молчать, стала нетерпеливо приставать: — Рассказывай же! Там красиво? Так же, как здесь?

Рейнгард встал, медленно провел рукой по лбу и, окинув взором залитый солнцем ландшафт, произнес:

— Там иначе, Эльза, совсем иначе! Там высокие горы, гораздо выше здешних; они подымаются к самому небу, и на их вершинах лежат лед и снег. А вокруг большие леса, темные ели, которые качаются, шелестят и шепчутся. С гор, пенясь и шумя, бегут потоки, по скалам ползут облака; когда над снежными вершинами и над долинами проносится буря, тогда приходит весна.

Он говорил вполголоса, мечтательным тоном, скорее с самим собой, чем с девочкой, и от его слов веяло тоской.

Его описание, понятое лишь наполовину, пробудило фантазию Эльзы; быть может, в ее головке дремало смутное воспоминание о стране, в которой она родилась и о которой, вероятно, рассказывал ей отец. Она слушала с напряженным вниманием, а затем оживленно спросила:

— И там живет мой дедушка? Ты тоже туда поедешь?

— Нет… никогда! Я ненавижу те места! — вдруг бурно, гневно, сквозь зубы вырвалось у Рейнгарда, причем его лицо стало мрачнее тучи, а глаза вспыхнули грозным огнем.

Эта вспышка испугала бы всякого другого ребенка, но маленькая Эльза не походила на остальных детей. До сих пор она питала к молодому человеку полнейшую антипатию, теперь же как будто почувствовала к нему расположение. Она подошла совсем близко и с интересом спросила:

— Тебя там обидели?

— Да, очень обидели, — резко ответил Рейнгард. — Впрочем, и я их обидел!

— И ты плакал? — с состраданием спросил детский голосок.

Эрвальд громко расхохотался, но резко, саркастически.

— Плакал? Нет, крошка Эльза, в таких случаях не плачут, а стискивают зубы и бьют направо и налево, все равно, куда попало, прокладывают себе дорогу и уходят навсегда.

Рейнгард, со своей кипучей энергией и смелым задором казавшийся всем воплощением пылкой, жгучей жажды жизни, точно преобразился в эту минуту. Темная, грозная бездна, обычно скрытая от мира, даже от друга, относившегося к нему с отеческим участием, вдруг раскрылась перед непонимающим ребенком, который, наверно, уже через час забыл бы эту странную вспышку. Девочка смотрела на него робко и сострадательно; она не понимала, но инстинктивно чувствовала, что этот человек страдает.

Приближался полдень, и воздух становился все удушливее. Вдали над пустыней стояло точно облако раскаленного тумана, бесцветное и бесформенное, но мало-помалу оно начало окрашиваться в золотистый цвет. По временам казалось, будто туман собирается расступиться, и из него выглядывали странные образы, колеблющиеся, смутные, тотчас снова расплывающиеся.

Рейнгард стоял неподвижно, прислонившись к стволу пальмы, и неотрывно смотрел вдаль. Желтая дымка приобрела уже интенсивный золотой тон; в ней вздрагивали и вспыхивали какие-то лучи, и просвечивавшие сквозь нее очертания становились все определеннее. Казалось, будто над каким-то таинственным миром медленно поднимается занавес.

Вдруг обрисовались купола, башни, и из золотистого моря света выступил сказочный город. Исполинские пальмы поднялись в воздух, за ними высились горы с тонущими в снежном блеске вершинами; к их подножию прижималось сверкающее озеро. Вдруг все вспыхнуло розовым сиянием утренней зари.

— Ах, что это? — с изумлением и восторгом спросила крошка Эльза.

Рейнгард не шевелился; его глаза не отрывались от видения, и он только шепотом ответил, как будто одно громкое слово могло рассеять очарование:

— Это — мираж… фата-моргана!

— Фата-моргана? — повторила Эльза и тоже замолчала, нагнувшись вперед и глядя вдаль широко раскрытыми глазами.

Сколько прошло времени, они не знали. Видение начало таять так же медленно и таинственно, как выплыло из дымки. Горы погрузились в розовый туман, озеро растянулось, превратилось в безбрежное море и в нем потонули пальмы и сказочный город; розовое сияние побледнело, поглощенное потоком золотого света, но и этот свет начал тускнеть; наконец и он потух.