На ферме в былое время

Человек превратил в перчатки карманы своего пиджака, засунул в них руки чуть не по локоть и силился одолеть проселочную дорогу. Он шел оттуда, где был лишним, туда, где предстояло быть лишним; ветер толкал перед собою мешки облаков, Европа повертывалась спиною к солнцу, и сумерки просачивались в лесные прогалины.

Телега, древнейшее средство передвижения человечества, протарахтела поблизости, фырканье лошади вдохнуло в те клетки его мозга, что вырабатывают надежду, видение теплой конюшни. Он сдвинул со лба кепку и оглянулся: лошадь вылущилась из темноты.

Два обстоятельства совпали, различимым стал случай: вознице хотелось курить, огня у него не было, авось найдется у продрогшего человека. Телега остановилась, возница спрыгнул с козел, и хрипловатый девичий голос попросил спичку.

Человек развязал серый носовой платок, достал спички. Девушка разломила сигарету, половину сунула ему в рот. Он высыпал табак из гильзы и набил свою трубку с обугленными краями. Потом чиркнул спичкой, последней из того запаса, что в морозные ночи спас ему жизнь. Когда спичка вспыхнула, он увидел берет, штаны — сукно пополам с кожей — и залатанные сапоги.

Человек делал глубокие затяжки — глушил голод, презрев газетную рубрику «Слово нашего домашнего врача»; табак из сигареты был хороший, сорт не ниже «Аттики», шесть пфеннигов за штуку.

Девушка свистнула, как свистят, погоняя лошадей, через плечо большим пальцем показала назад: садись, мол.

Дно телеги было выстлано соломой. На соломе стояла клетка. В клетке сидела большая крыса — что твой поросенок.

Человек давно разучился удивляться. Вскочил на телегу и зарыл ноги в солому, опустелыми колосками усилил изоляционную мощность выношенных суконных штанов. Крыса прижала к решетке морду с желтыми клыками, железные переплеты ограничивали ее любопытство. Лошадь тронула. Дым поделенной сигареты соединился над головами ездоков, ветер подхватил его, разорвал и понес к облакам.

Через полчаса они въехали в ворота, сколоченные из березовых стволов, поехали дальше, сквозь звериный и мясной запах, в огороженный участок, на огонек. Огонек светился в деревянном доме, и от тепла, которое предположительно этот дом наполняло, человек почувствовал себя несчастным. Телега остановилась, девушка вложила два пальца в рот и свистнула; человек соскочил, хотел поблагодарить, но она сказала: «Оставайся!» — на «ты» сказала.

Ноги в сапогах принесли конюшенный фонарь. Фонарь осветил охотничью шляпу и металлическую гильзу. В гильзе торчали переливчатые перья тетерева-черныша: под шляпой виднелось мужское лицо. Узкое, как лезвие топора.

Девушка сказала:

— Алле! Ларсон, вот человек, который тебе нужен.

Мужчина в шляпе с перьями осветил крысу, пощелкал ей языком, осветил незнакомца, пробурчал что-то, подумал, смахнул слезу с правого глаза и сказал: «Значит!»

Девушка взяла фонарь, обративший в сумерки пять кубометров темноты, а мужчины понесли клетку. Крыса оказалась самцом нутрии. Его доставили из Южной Америки. Они снесли его в вольер к другим нутриям, и это была первая работа приезжего на звероферме.

Ему дали поесть и послали спать в овчарню, где содержались каракулевые овцы. Сытый, лежал он на мешке с соломой и слушал, как ветер гуляет по крыше. Его звали Роберт Рикс, был он безработный горняк из Рурской области, бродяживший с самой весны. То тут, то там он получал работу на несколько дней и освоил простейшие приемы по меньшей мере десятка специальностей, но за последние два месяца ему не досталось и горсточки работы. Возможности заработка состояли в таинственной связи с древесной листвою и по осени развеялись в воздухе. Люди стали цивилизованными и уже не так яростно отталкивали друг друга от кормушки, как псы.

Ночью шел снег. Утром, легкий и пышный, как хлопок, он лежал на нижнебаварских холмах за фермой, украшал ограду из колючей проволоки, сглаживал разрушения, учиненные морозом. Если смотреть из теплой комнаты, из теплого пальто, мир выглядел романтично.

В деревянном доме заведующего фермой имелся шкаф, набитый поношенной господской одеждой: костюмы, прожженные графскими сигарами; охотничьи куртки, продырявленные дробью из министерских ружей; пропотелые смокинги и почти новые спортивные костюмы. Спортивные костюмы приказывала относить на ферму чувствительная к запахам графиня. От них несло девичьими спаленками.

Заведующий Ларсон открыл шкаф.

— Значит, выбирайте и одевайтесь-ка на даровщинку, как говорится!

Роберт Рикс, согревшийся изнутри яичницей, хлебом и чаем, снабдил себя охотничьей курткой, взял серую шляпу, наушники и высокие сапоги на толстой подошве, подбитой гвоздями.

— Значит, заработную плату будете получать сдельно, по справедливости, как говорится.

Заработная плата до поры, до времени значила: еженедельно карманные деньги, хорошее питание и угол в овчарне.