Из дому Серно притащил любопытную штучку — стеклянный сапог сорок пятого размера. Сапог наполняют пивом. На стеклянном голенище выгравирована надпись. Но крестьяне ее не замечают. Серно шумно гогочет, когда к сапогу прикладывается Буллерт. И вслух читает надпись: «Королю урожая Серно. Союз молодых земледельцев. 1923».

Буллерт, так и не отхлебнув, передает сапог дальше по кругу, а сам подходит к стойке.

— Го-го-го, — изгиляется Серно. — Видали дурака? Ему всюду мерещатся гитлеровские сапоги.

Взмахом руки Серно подзывает Мампе Горемыку, который околачивается неподалеку.

— Поди сюда, свободный крестьянин и председательский холуй, окажи нам честь, выпей с нами.

Единоличное пиво, как и деньги, не пахнет. Мампе хватается за сапог. Серно вырывает сапог у него из рук. Ах, ах, пиво уж выдохлось. Серно не может обидеть своего гостя. Он набирает полный рот пива и сплевывает обратно в сапог. Опивки украсились водянистой пеной.

— Вот теперь пей, друг-колхозник!

Мампе Горемыка выплескивает опивки в одутловатое лицо Серно. А сапог швыряет оземь. Звенят осколки.

— Хватай его! — орет Серно. Никто не двигается с места. Не надо было так натягивать тетиву. Вот сидит король выпуска двадцать третьего года, король вымочен в пиве, изнутри и снаружи. Он отплевывается, отряхивает платье и больше не смеется.

А Мампе Горемыка бежит прямиком к своему ангелу-хранителю, к Герману Вейхельту. На Германе парадный костюм. Божье чадо, Мертке, его отутюжила. На лацкане поблескивают серп и молот.

Герман покупает Мампе две бутылки церковного вина. Разве спаситель на пиру в Кане Галилейской не потчевал всех вином?

В зале под густым облаком табачного дыма обливаются потом танцоры. Герта Буллерт смотрит на Зигеля, как на божество. Сил нет, до чего она счастлива: учитель Зигель, оказывается, тоже презирает новый модный танец швинг. Зигель вообще человек с принципами и танцует все танцы подряд в ритме танго.

И почти каждый раз поблескивает среди танцующих коса Мертке. За всю свою коротенькую жизнь она столько не танцевала. Ее наперебой приглашают то Карле-с-гусиным-крылом, то Вильм Хольтен.

Мертке ласкова со своими партнерами. Ее мышиные ушки так и горят. Но когда Карле замечает, что было бы недурно выйти и подышать свежим воздухом, Мертке говорит, что это не модно. Свежим воздухом она дышит каждый день. Сейчас полнолуние. Полнолуние она тоже видела сто раз. И кроме того, она уже приглашена на пять танцев вперед.

Карле-с-гусиным-крылом проводит рукой по своей новой прическе — стрижка бритвой. Уж не Хольтену ли обещала пальму эта птичница?

Крюгер и Оле сидят в углу комнаты ферейна. Они неплохо поработали сегодня: за трех новичков можно ручаться. Это Купке, Метке и Кальц. Для Оле всего важней Купке и Метке. Они его соседи по приозерным луговым участкам. И на их участках тоже есть мергель. А добыча мергеля сейчас главная забота Оле. И если все сладится, дело пойдет на широкую ногу. Вот выкопают картофель, Оле сам раздобудет тогда экскаватор — на Вуншгетрея, видно, надежда плоха.

Крюгер угощает новых кандидатов водкой и пивом. Жаль, Оле пьет не так, как положено. Каждую минуту срывается с места и бежит в зал. Что вытворяет Хольтен? Где пропадает птичница? Разве для членов кооператива место не здесь, не в этой комнате?

Крюгер напоминает ему о выпивке:

— Оставь молодежь в покое! Сам не был молодым, что ли?

Вряд ли это замечание утешит Оле. Как скакать, так он молодой, а тут…

Ладно, ладно, не о том речь, речь о человеческих душах! О пополнении кооператива.

Трубач в зале играет туш: приглашают дамы!

Парни уставились в свои кружки. Этот танец покажет, какой парень и какая девушка вместе уйдут с вечера.

Музыка заиграла. Девушки идут приглашать. Вильм Хольтен жалеет, что не вышел ростом. Тогда бы Мертке скорей углядела его в толпе мужчин.

Крюгер толкает Оле.

— Тебя приглашают.

Мертке в бледно-голубом платье стоит перед Оле. Нога за ногу выходит Оле из долгой зимы. Среди осени прямо в весну. Растаял снег. Поют птицы. Ручьи нашептывают сказки лугам.

Без малого десять. Рыбак Анкен входит в трактир. Рукава его выходного пиджака мокры. Он успел сгонять проверить верши.

— Эгей! — приветствуют его крестьяне-единоличники.

Анкен привел двух дам. Первая — его собственная жена. У нее остренький, любопытный носик, таким при желании можно сверлить дырки в заборе, утверждает Мампе Горемыка. У второй, что держится поодаль, губы намазаны фиолетовой помадой. Она с головы до бедер закутана в синюю хламиду.

Пиджак Серно за это время высох. И дух его воспарил. Он притягивает к себе закутанную незнакомку, как баран, распихивая трех мужчин.