Спустя три дня утки прибывают на станцию Обердорф. Оле подрезает у летунов крылья и запирает их в курятник. Утки целый день галдят в загончике — ладные птицы, проворные, как положено диким уткам, и доверчивые к тому же.

Уток надо приручить. На ближайшие дни дрессировка уток — самое важное дело на свете. Оле рассыпает корм под кустом сирени и при этом насвистывает старую песенку времен своей юности.

— Можете поздравить: председатель играет с уточками, — ехидничает Мампе Горемыка. С божьей помощью Мампе уже одолел сегодня одну четвертинку.

И правда, странное поведение председателя смахивает на игру. Под волосами цвета прелых каштанов в упрямой башке Оле живет озорная детская способность ко всяким выдумкам. Насвистывая пастушью песенку, Оле про себя твердит ее слова. Потом он напевает ее себе под нос и наконец во весь голос:

Проходит неделя. Оле Бинкоп открывает двери загона. Утки робко выходят на широкий кооперативный двор. Крякают, завидев телеги и машины; гогочут, завидев лошадей и собак. А завидев воду, бегут к ней, склоняют головки и слушают, как она плещет.

Из цистерны бежит в ведра жидкая болтушка для телят. Уткам она напоминает воду, и они пытаются нырнуть в нее. Все смеются, а пуще всех Мампе Горемыка.

Птичница Нитнагель вступается за уток:

— Ну прямо как люди! Я вот одного знаю, так у него кадык ходуном ходит, если где звякнет бутылка.

Мампе Горемыка отворачивается с оскорбленным видом:

— Скажи спасибо, что у тебя не бывает запоев!

После осенней линьки у председателевых уток снова отросли крылья. Утром, когда ударили первые заморозки, они вылетели из загона и сделали круг над усадьбой. Две сотни крыльев плещут и свистят в воздухе. Вожаком у них черный селезень. Попутный ветер забирается им под крылья. «Пережди, пережди!» — кричит вожак, когда стая проносится над высоким каштаном во дворе Оле. Утиный наставник относит этот призыв к себе. И улыбается, довольный.

Птицы находят большую воду — Коровье озеро. Они садятся на него.

Наступает полдень. Утки не вернулись. Улыбка у председателя уже не такая довольная. Вечереет. Оле грызет чубук своей трубки. А сам рыщет глазами по небу. Перед хлевом стоит Тео Тимпе, скотник, и смеется:

— Ну, какая будет завтра погода?

Смеркается. Приходит с работы полевая бригада. Оле рыщет глазами по небу. Люди из бригады останавливаются: «Чего это он?» — и помогают своему председателю смотреть в небо. Даже новый секретарь парторганизации Карл Крюгер и тот не считает ниже своего достоинства пялиться на небо… Оле сумел-таки показать свою силу. Достанется ли ему положенная награда? Куры давно уже сидят на насесте, когда наконец возвращаются утки. «Пережди, пережди!» Они кружат над сараями. Оле неуверенно улыбается. А сам так и водит глазами за стаей. Губы его высвистывают утиную песенку:

Тео Тимпе, Мампе Горемыка, Карл Крюгер и народ из полевой бригады смотрят во все глаза. Плещут крылья. Утки садятся. Оле их кормит. Вожак хватает куски хлеба прямо у него из рук. Карл Крюгер, сняв пропотевшую шапку, одобрительно кивает:

— Чисто сработано!

От гордости Оле становится еще выше ростом. Сбылась детская мечта: он — повелитель птиц.

Поздняя осень. Земля одевается туманом. Год не стоит на месте. И музыкальные утки председателя больше никому не в диковинку.

Коровы, племенной бык — словом, все, что имеет рога и умеет мычать, находится в ведении Тео Тимпе, скотника. Он приехал в «Цветущее поле» по объявлению.

«Исключительно живописные места, множество водоемов, прекрасное купание и близость к городу», — гласило объявление, которое сдал в редакцию бухгалтер Бойхлер.

Тео Тимпе в ответ написал: «А мне нужна исключительно живописная квартира, иначе ноги моей у вас не будет. С товарищеским приветом. Тео Тимпе».

Просторных квартир в Блюменау раз-два и обчелся. Жилищная комиссия устраивает совещание.

— Наиболее просторная квартира у Бинкопа, а он одиночка, — изрекла Фрида Симсон; не исключено, что у нее были при этом свои соображения.

Не так легко уступить свой дом чужому человеку. Ведь мы-то знаем, что Оле поставил его своими руками и что небезызвестная фрау Аннгрет помогала ему при этом. Каждый кирпич побывал у него в руках. Цемент смешался с его потом. И в этих стенах он, как ни крути, все же провел несколько счастливых часов.

Оле пытался сопротивляться. Пошел к Яну Буллерту. Бывшие друзья-подпаски обменялись при встрече улыбками. Неужто старые нелады прощены и забыты?