Я осторожно направилась из кладовки в кухню. В воздухе стоял застарелый запах жира, не удивительно, что все крысы здесь. Проблуждав еще немного по каким-то служебным помещениям, вышла к двери, за которой открывались ступеньки, круто спускающиеся вниз.

Я снова прислушалась и, освещая фонариком каждую ступеньку — как бы не провалиться сквозь прогнившую доску, — начала спускаться, тихонько зовя Элину. Ответа не было.

У подножия лестницы начинался коридор с дверями по обеим сторонам. Я заглянула в каждую дверь, которую смогла открыть. Ничего, кроме поломанной мебели. Дальше, направо, шел другой коридор. Когда я вытянула руку, чтобы, опершись о стену, заглянуть за угол, моя рука ощутила пустоту. Я отпрянула назад, но оказалось, что это всего-навсего лифт для подачи еды из кухни наверх.

Я снова позвала Элину. И опять ответом было лишь шуршание и писк грызунов. Я выключила фонарь, чтобы слух работал острее. Ничего.

Стараясь ступать как можно тише, я пошла по этой стороне коридора, напряженно вслушиваясь. В проходе тоже были двери; я открывала каждую и заглядывала, тихонько зовя тетю. Некоторые комнаты были совсем пусты, другие заполнены всяким гостиничным хламом: старыми диванами с вылезшей обивкой и железными пружинами, рваными матрасами. Время от времени я улавливала какое-то движение, но, вглядевшись, видела только поблескивающие красные глазки.

Наконец я добралась до самого дальнего конца коридора. На стене висел черный телефон-автомат — старая модель, с буквами вместо цифр. Я сняла трубку, но гудка, конечно, не услышала. Телефон был мертв, как и само это здание.

Внезапно меня охватила ярость. Да как она посмела, эта пьянчужка! Вытащить меня из дома в такое время! И заманить в эту крысиную нору! Я развернулась и быстрыми шагами пошла по коридору в обратную сторону. Но тут мне показалось, что я услышала свое имя. Я остановилась и напряженно прислушалась.

— Вик! — Хриплый шепот доносился из комнаты слева. Кажется, я туда уже заглядывала, но полной уверенности не было. Стремительно распахнула дверь. Луч света от фонаря вырвал из темноты груду старой мебели и какую-то бесформенную массу на диване, стоящем в углу. Наверное, при беглом осмотре я ее просто не заметила.

— Элина? Это ты? — крикнула я.

Она не ответила. Я присела на корточки возле кушетки, всмотрелась. Да, это была Элица… Она лежала на боку, завернувшись в грязное одеяло. Рядом, у стены, валялся полиэтиленовый пакет, из него виднелся край все той же фиолетовой ночной сорочки.

Меня захлестнуло смешанное чувство гнева и облегчения. Надо же, позвонить мне, а потом так надраться. Я грубо тряхнула ее за плечо:

— Элина, проснись! Надо идти.

Она не отвечала. Голова безжизненно моталась из стороны в сторону. Меня затошнило, и я осторожно положила ее на кушетку. Она еще дышала, издавая короткие отрывистые хрипы. Я ощупала ее голову — на затылке здоровенная шишка. Упала или ударили сзади?

И тут я услышала какое-то движение позади меня. В панике выхватила из кобуры револьвер, но не успела встать на ноги, как ночь вокруг меня вспыхнула мириадами сверкающих точек. Потом наступила полная темнота.

Голова раскалывалась от боли, не было сил терпеть. Я попыталась вызвать рвоту, но пустой желудок выдавал одну желчь, и от этого мутило еще больше. Не было сил двигаться, но я знала, что надо пойти на кухню, сделать компресс на голову и выпить кока-колы. Мама всегда давала мне ложку кока-колы от боли в животе. Этакое странное лечение.

Я попыталась приподняться и ощутила такую сильную боль, что не могла удержаться и громко вскрикнула. Одновременно с болью пришло осознание того, что я и не дома вовсе, не у себя в спальне. Я лежала на старой кушетке без подушек, и от нее так омерзительно воняло, что и думать не хотелось о том, чтобы лечь обратно.

Я села, уткнув голову в колени, вытянула слабую дрожащую руку и нащупала выпирающие пружины. Потом рука наткнулась на чью-то ногу. Я отдернула руку так резко, что перед глазами снова запрыгали огненные точки. В следующую минуту меня наконец вырвало. Когда приступ прошел, я снова вытянула руку и стала ощупывать то, что лежало рядом. Худое колено, а дальше — подол тонкого хлопчатобумажного халата. Элина.

Я вспомнила. Это Элина вызвала меня сюда, к «Копьям Индианы», в эту нору. Но что же было потом? Как получилось, что я потеряла сознание? Голова болела так, что не было никакой возможности напрячься и вспомнить. Я дотронулась до того места, где больше всего болело. Огромная шишка, на ощупь словно сырая печенка… Что произошло? Я упала и ушиблась или меня ударили сзади? Нет, не могу вспомнить.

Элина, похоже, тоже ранена. Или просто отключилась? В темноте я попыталась нащупать ее грудь. Сердце прерывисто стучало под тонкой тканью платья. А на голове у нее тоже была шишка. Ее ударили, она потеряла сознание, кто-то шепотом произнес мое имя, я подумала, что это она, а она в это время уже лежала без сознания. Потом этот кто-то подкрался сзади, ударил меня по голове, и тогда я тоже потеряла сознание.

Я была так довольна тем, что все вспомнила, что какое-то время сидела неподвижно. И все же с моей памятью не все в порядке. Я ведь не в «Копьях Индианы», а в другой заброшенной гостинице, через улицу; это просто едкий запах гари вызвал в памяти «Копья Индианы».