В девять я поехал домой — переодеться и помыться. Я радовался, что увижу Ирен. Мне хотелось обнять ее. И все. Обнять. Быть с ней. Я медленно застегивал рубашку. А на спортивном канале шел бокс. Негр лупил белого. Казалось, их выдернули с улицы — разогреть публику перед настоящим поединком.

Негр споткнулся. Явно любитель. Но нехватка боксерского умения делала бой лишь более свирепым. Это была чистая агрессия. Просто драка двоих между канатами, на залитом светом ринге. В конце они стояли, сцепившись друг с другом, будто влюбленные перед разлукой.

В биографии Виджи я читал о чемпионате мира сороковых годов. Фотограф жаловался, что становится трудно добраться до редакции вовремя. Поэтому Виджи нанял карету «скорой помощи» с шофером. Сфотографировав боксеров, он кидался в машину и мчался в газету под вой сирены. Полиция расчищала дорогу, а Виджи лежал себе на полу и проявлял негативы.

Зазвонил телефон. Мужской голос спросил, посмотрел ли я кассету. Этот голос я слышал и раньше, но не мог вспомнить, кому он принадлежит. Каким-то образом этот человек вылетел из моей памяти, голос никак не связывался с внешним обликом.

Мужчина снова спросил, посмотрел ли я кассету.

— С кем я разговариваю? — спросил я.

— Загляни в почтовый ящик.

— Кто звонит?

Щелчок. Я стоял не двигаясь. Почтовый ящик висел в коридоре. Я вынул из него содержимое и просмотрел его только в квартире. Помимо рекламных листовок и счетов я увидел коричневый конверт. Без марки. Очевидно, его положили прямо в ящик. На конверте был приклеен листок с напечатанным именем. Моим. Внутри оказалась видеокассета.

Я поставил ее в магнитофон и сел смотреть. Это была неумелая любительская запись, сделанная ночью. За решеткой забора в свете уличных фонарей проезжали грузовики и трейлеры. В конусе света плясал ливень. Грузовики сновали туда-сюда. Съемка велась с большого расстояния где-то в районе фабрики. Потом — нечетким крупным планом — трубы, машины и панель приборов. Весь фильм длился минут десять-двенадцать. Я перемотал назад, чтобы просмотреть еще раз. Ничего не понял. Какая-то серая мешанина. Большая часть снята нечетко. Я обратил внимание на индикатор даты и времени. Время съемки — конец апреля.

Одеваясь, я пытался вспомнить, где же слышал этот голос. И не вспомнил. Осталось чувство, будто я участвовал в телевикторине и не сумел ответить на вопрос, на который знаю ответ.

Около десяти мы проехали через Тюсседальский тоннель, свернули к Шеггедалю и пропали с карты. Если кто-нибудь нас и обнаружил, то наверняка до того, как мы заехали в эту глушь. Я отправил две статьи в редакцию и предупредил Эрика Бодда, что меня долго не будет.

Кабриолет взбирался в гору. Крыша была опущена, и ветер перебирал светлые волосы Ирен. Машина быстро ехала по узкой гравийной дорожке. Водила Ирен хорошо. Когда мы проехали последний поворот и увидели летний домик у плотины, она взяла меня за руку.

— Давай сначала прогуляемся? — предложила Ирен, когда мы вышли из машины.

— Перед чем? — спросил я.

— Сам знаешь.

Последние лучи солнца облизали верхушки гор и исчезли. В долине повеяло холодом. Мы пошли через Рингедальскую плотину. Ирен рассказывала мне о том, что происходит у нее на работе. Я слушал ее практически молча. Мне нравилось просто быть с ней рядом. Теперь на ней было голубое платье в цветочек.

Воды у плотины почти не осталось. Посредники перепродавали электричество за границу. Из анонимного источника я узнал, что энергетическая компания занималась незаконными попусками воды. Когда цены на электроэнергию были высокими, воду сбрасывали по максимуму. Когда начиналось падение цен — покупали дешевое электричество европейских ТЭС и тем временем накапливали воду в верхнем бьефе. Чтобы продать электроэнергию, когда цена вырастет до максимума. Я пробовал раскопать это дельце, но безуспешно. И в центральной редакции меня не особо поддержали. В моем источнике они сомневались, а для такого разоблачения пришлось бы задействовать слишком большие ресурсы.

В строительстве Рингедальской плотины участвовал и мой дед. Он приехал из Суннфьорда в Хардангер в поисках работы. Я видел фотографию, где он в робе и рабочей кепке стоит вместе с другими оборвышами. На этой фотографии он был похож на моего отца.

Ирен снова взяла меня за руку. Что могло быть лучше? Идти с ней рука об руку. Так просто и так сложно. С плотины нам был виден ее кабриолет и летний домик. Отсюда все казалось невинной загородной прогулкой. Люди сидят в летнем домике — полная идиллия. Может быть, играют в карты и слушают радио. Каждый раз, когда мы там встречались, я боялся, что плотина не выдержит и вода обрушится, унося с собой во фьорд и легковушку, и летний домик.