Серьезен ли этот пример? Да уж куда серьезнее!

Ведь ни у кого нет сомнения в том, что Д.А.Медведев – это основной кандидат. Но даже отсутствие сомнений по этому поводу не выводит обсуждение темы за рамки парадоксального легкомыслия.

Почему? Сформулировав проблему, давайте попытаемся разобраться. А разбираясь, вновь обратимся к истории.

Есть у этой проблемы традиция или нет?

Увы, есть. Как я уже напомнил, еще Хлестаков в "Ревизоре" говорил о себе: "Легкость в мыслях необыкновенная". Вряд ли кто-то может сомневаться в масштабности подобных гоголевских изречений, в их способности отражать и выражать вековечную беду Отечества нашего. Но одно дело глубокомысленно указывать на пророческое у Гоголя, а другое – раскрывать смысл пророчества. Ну, угадал Гоголь некий масштаб в этом самом отечественном легкомыслии. А что он, собственно угадал? В чем генезис явления? Какова его внутренняя структура?

Но это же замкнутый круг! Чтобы разбирать генезис явления и его внутреннюю структуру, нужно отказаться от легкомыслия. А как от него откажешься, если оно и есть "наше всё"? И все-таки, лишь только заговорив о серьезном (генезис, внутренняя структура), мы уже начинаем куда-то продвигаться. А точнее, удаляться от легкомыслия как такового (рис.1).

Мы, прежде всего, устанавливаем, что легкомыслие – это воинственное отрицание наличия в явлении чего-либо, кроме явления как такового (рис.2).

Легкомыслие – это воинственное отрицание наличия в явлении чего-либо, кроме явленного. Явление и есть явление, и ничего больше.

Концентрированным выражением легкомыслия является упорное нежелание общественной мысли вообще (именно вообще – то есть не только в России) переходить при обсуждении каких-либо явлений российской политики из режима "who is" в режим "what is" (рис.3).

Я был бы счастлив, если бы это касалось только нашей – весьма специфической – политической мысли. Но ровно то же самое осуществляет и западная политическая мысль. Загадка упорства, с которым это осуществляется, могла бы составить предмет отдельного исследования. Но я не хотел бы слишком далеко уходить от основной темы. Поэтому скажу лишь, что в основе этой загадки лежит триумф глобального легкомыслия.

А в основе триумфа глобального легкомыслия? Ну, вот… Начнешь разбирать – опять уйдешь от существа темы… Многое лежит в основе… Это называется смерть метафизики, смерть значения и знака, смерть смысла…

Постмодернизм реально вытесняет всей своей агрессивной мощью ту классику, которая постулирует наличие у явления хоть какого-то смысла, не тождественного буквальности этого самого явления. Если считать, что суть человека в поиске подобного смысла, что сама мысль основана на подобном поиске, то, конечно же, отказ от смысла – это отказ от разума. Причем воинствующий отказ.

Но этот-то отказ откуда проистекает? Он проистекает из того, что разум капитулирует перед сложностью реальности. У разума нет новых аппаратов для освоения реальности. А старые аппараты не срабатывают. И тогда разум отказывается от аппарата как такового. То есть от этого самого "what is" (рис.4).

"What is" обязательно нужен аппарат для "расковыривания" реальности. А как иначе он обнаружит что-то большее, чем буквальность явлений? Как проникнет на глубину? Но старый аппарат умер. "Ну, и слава Богу! – говорит Постмодернизм. – Нам-то аппарат вообще не нужен! Мы воспеваем буквальность! Кобель, запрыгивая на сучку, о смысле не спрашивает и к Данте не апеллирует. Вот он и прав".

"What is" востребует для "расковыривания" реальности новый познавательный аппарат. Но реальность все сложнее, и новый аппарат действительно требует огромных усилий, почти не соразмерных состоянию разума. "Вот-вот, – подхватывает Постмодернизм. – Ну, так и шел бы он куда подальше вместе со своими усилиями! А нам они не нужны! Мы и так все опишем. Путин – это Путин. Медведев – это Медведев. И точка.".

И тут важно понять, чем чреват подобный подход. Во что он, в конечном счете, переводит это самое легкомыслие.

От легкомыслия – к пошлости

Легкомыслие неотделимо от пошлости. А пошлость – это не глупость и не мелочь. Это скользкие ступени, ведущие в ад подполья. У пошлости есть градация. У нее есть враги. Она, по сути своей, является технологией. Война с пошлостью предполагает возвращение к тому, чего пошлость не хочет – к содержанию явления. Если мы не закрываем наш клуб "Содержательное единство" и не хотим менять названия (а мы и не закрываем, и название менять не хотим), то мы должны воевать за содержание. То есть воевать с крепчающим маразмом пошлости, с заразительным легкомыслием.

Как с этим воевать? У подобного рода явлений есть то, что я называю фокусом (рис.5).

Что такое "фокус явления"? Пока что ни я, ни собравшиеся не готовы превращать нашу аналитику в философию. И посвящать отдельные заседания роли метафоры в научной теории. Может, нам когда-нибудь придется это сделать, но не сейчас. Поэтому я скажу лишь, что фокусы – это некие центры, вокруг которых собираются семантические поля пошлости. В каком-то смысле можно сказать, что это мантры (рис.6).