Вопрос #5, который я задаю лично – и, как и в остальных случаях, не с целью кого-то уязвить, а с целью уточнить для себя ситуацию: "Из какого контингента на Северном Кавказе рекрутируются террористки-смертницы?"

Здесь я снова возвращаюсь к теме Марьям Шариповой.

Известно, что чаще всего речь идет о так называемом "бросовом контингенте". Известно, что на Северном Кавказе представительницы элиты и даже средних слоев нечасто становятся смертницами. И что в этом отличие северокавказского региона от других регионов мира. Помимо того, что методы подготовки террористок-смертниц на Северном Кавказе очень грубы и жестоки (применять такие методы к представительницам элиты и средних слоев – значит оскорбить их семьи), срабатывает и определенное террористическое здравомыслие.

Зачем нужно иметь дело с беспокойными и разговорчивыми отцами, если можно добыть "живой материал" – или вообще, в каком-то смысле, "бесхозный", или не обремененный беспокойными родственниками? В террористической среде закон омерты, по понятным причинам, еще более неотменяем, чем в мафии. Нужно ли проверить нынешних гипотетических смертниц на соответствие этим критериям? Безусловно, чтобы подтвердить – мы страна, где формула "без суда и следствия" не является главенствующей. При малейшем шансе на ошибку мы проверяем все до конца. И добраться мы хотим до настоящих преступников, а не до тех, кого нам сходу представляет на эту роль трагический ход событий.

Часть 6. От проблематизаций – к обнаружению качества ситуации

Главное, что бросается в глаза мне лично, когда я начинаю рассматривать вопрос о качестве уже в чем-то понятной для меня ситуации, – это загадочная незаинтересованность слишком многих в том, чтобы в головах наших сограждан сложилась картинА, а не картинЫ произошедшего.

Или чтобы, как минимум, сложившиеся картинЫ (можно ли сложить единую картину при такой разорванности общественного сознания?) не были антагонистичными, взаимоисключающими, порождающими в сознании общества и его отдельных групп нарастающий когнитивный хаос.

Говоря о всеобщей незаинтересованности, я, конечно же, ставлю во главу угла фундаментальную и, как мне кажется, доказанную приведенной выше информацией, незаинтересованность власти в том, что только и может обеспечить базу ее поддержки в общественном сознании. То есть наличия этой самой единой картины произошедшего. Нет этого единства – откуда возьмется искомая политическая стабильность?

Мы видим, что власть или не может, или не хочет обеспечить все то, что способно сформировать такую единую картину произошедшего. Но мне давно уже неинтересно зацикливаться на изъянах в поведении власти.

Прежде всего, зацикливаться на чем-либо – всегда высокоиздержечно для разума и души.

Кроме того, эти изъяны так очевидны! Да, их надо показать! А также рассказать, как надо было бы их исправлять. Но очень скучно, неинтересно с научной и любой иной точки зрения – их смаковать. Ты превращаешься при этом из математика, занимающегося нерешенными проблемами, в педагога по арифметике в первом классе начальной школы. Согласитесь, весьма прискорбное, не греющее ни душу, ни разум ученого превращение.

Добавим, что смаковать эти изъяны (причем с искренним удовольствием) будут по понятным причинам те, кого меньше всего интересует то, что интересует нас – исправление этих изъянов. Приди смакующие к власти, изъянов будет еще намного больше.

И наконец, власть нынешняя хороша только в одном, причем достаточно прискорбном, смысле слова. В том смысле, что она хоть как-то, но существует. Я выше показал все изъяны этого существования, всю степень стратегической бессмысленности продления подобного существования. И тем не менее. В каком-то смысле слова власть все же обладает тем, что можно назвать существованием. Это существование сродни гниению, оно, повторяю, не имеет в его нынешнем качестве никаких стратегических перспектив. Но это все же существование.

Существует ли общество? Существует ли оно вообще? Имеем ли мы право принимать его существование за аксиому? Существует ли хоть что-то, обладающее какой-то социальной организацией, которая, если ты говоришь об обществе, то есть о социальном организме, социальной структуре, – немыслима, если нет чего-то наподобие самоорганизации?

Как мне кажется, это все же главный вопрос. У кого на поводу идет общество? У тех, для кого произошедшее является поводом, чтобы так или иначе самовыразиться? А почему общество идет у них на поводу? Разве произошедшее не обладает для него ценностью безотносительно к чьим-либо самовыражениям? Но если бы оно обладало этой ценностью (хотя мне лично совершенно непонятно, как оно может ею не обладать!), то общество сформировало бы заказ на какое-то понимание происходящего, способное не сводиться целиком к этому самому самовыражению. Или, по крайней мере, на самовыражение, сопряженное с погружением в реальность, а не полностью оторванное от этого погружения.

Но общество явно влечется за теми, кого я называю "поводизаторами". Что? Оно влечется потому, что власть не влечет его в другом направлении? А вас лично убеждает подобный аргумент, подобная схема оправдания такой влекомости общества? Меня, например, такая схема абсолютно не убеждает. Если меня лично власть не повлечет за собой к благу, то это не значит, что я повлекусь к злу, так ведь?

Так-то оно так. Однако поразительная влекомость общества за теми, кого я называю "поводизаторами", требует, как минимум, исследовательского внимания. Есть ли эта влекомость на самом деле? Так ли она велика, как это представляется вашему покорному слуге? Так ли пагубна? Короче, наступило время заняться аналитикой этой самой "поводизации".