Этот актив имел две возможности. Он мог либо взять штурмом Систему, соединяясь с какой-то ее частью, выбрасывая не устраивающее его закоснелое властное вещество и заполняя собой образовавшиеся ниши. Либо разрушить эту Систему.

Все, что я тогда делал, все мои книги, "Постперестройка" и пр., – это попытка построить мост между этим активом и Системой. Но у актива были уже к этому моменту "делегированные" Системой-2 свои ориентиры – Солженицын и Сахаров. А также – романы Стругацких, как некие совокупные символические образы существующего и должного.

Соответственно, актив начали "затачивать" на то, чтобы он Систему снес.

Теперь – внимание. Сам по себе актив Систему снести не мог. Он был слаб. Для того, чтобы снести Систему, надо было актив подключить к "антиактиву" – теневикам и будущему криминалитету. Должна была возникнуть патологическая мизансцена – Окуджава в ковбойке и рядом Япончик на "мерсе": "Да здравствуют демократия и мораль!" Без такой композиции невозможно было снести систему. Но между ними, между Окуджавой и Япончиком, располагалась такая вещь, как "антимещанский механизм" (АММ), встроенный в актив и препятствующий налаживанию их отношений (рис.9).

Вспомним "В поисках радости", где Олег Табаков шашкой крушит мещанский рай, или того же Окуджаву: "А если вдруг когда-нибудь мне уберечься не удастся… я все равно паду на той, на той единственной, гражданской…"

Значит, "антимещанский механизм" надо было сломать для того, чтобы загнать актив под антиактив. Чтобы сделать идолом актива, условно говоря, колбасу, нужна была идеологическая и моральная санкция "жрецов перестройки".

И эту санкцию сначала осторожно, а затем вполне решительно дали. Негласно, еще с 70-х годов. Я этот порог уже тогда четко ощутил. Позже девальвация идеального стала приобретать агрессивные формы. Помню, в 80-е годы, когда я был руководителем театрального коллектива, мы приехали в Каунас на фестиваль театров-студий. Показывали там, в частности, спектакль Васильева "Серсо", где в главной сцене герой выхватывает у старика купленную им для внука советскую соску и выкидывает ее с криком, что ребенок, сосущий такую соску, никогда не будет свободным человеком. А еще что-то пафосное о своем опыте жизни в коммуналке, когда дверь ударялась о спинку кровати. (И это тоже формировало раба.)

Я потом спросил на обсуждении: "А что сосали дети древних спартанцев? Неужели американские соски? И как насчет "скорлупы ореха", в которой Гамлет готов был чувствовать себя повелителем бесконечности?" И тогда один из журналистов, ставший потом очень модным, заорал: "Тут нам Кургинян навязывает какую-то социальную интеллектуальную дискуссию. А мы в Каунасе не хотим интеллектуальных дискуссий. Мы хотели их до тех пор, пока сидели по кухням. Мы всего боялись и притворялись, что нам все это нужно. А теперь в этой прекрасной западной стране (а ведь Литва была еще в составе СССР) нам нужно карбонатов и мультфильмов!". И вся эта культурная "хевра" – театральные деятели, искусствоведы, критики – начала колотить по столам бокалами и пивными кружками (дискуссия была в "непринужденной атмосфере" кафе) и истерично скандировать: "Карбонатов и мультфильмов! Карбонатов и мультфильмов!" Их было человек сто. Я этого никогда не забуду. Шел 1988-й год.

Кто же отдавал этот приказ – не на демонтаж "замшелого коммунизма", а на разблокировку "антимещанских механизмов" в активе? Вот тот, кто его отдал, – пусть теперь хотя бы не поет песен о том, что он хотел национального государства русских и модернизации. Пусть этих анекдотов не рассказывает. Потому что он в тот момент открыл двери всему, вплоть до фашизма (рис. 10).

Но это происходило не на пустом месте. Поскольку актив надо было положить под "антиактив" и коренным образом изменить ситуацию, требовалась некая "философская заморочка", без которой это нельзя было сделать. И ее тоже необходимо хорошо представлять.

Был такой талантливый мужик. Он "отсидел", потом его вытащили (как теперь свидетельствуют, занимался этим лично Ю.Андропов), привезли в 60-х в Москву, определили в ИМЛИ. Звали его Михаил Бахтин.

И он, как теперь очевидно, нужен был, по большому счету, лишь для одного: поднять и ввести в массовый оборот тему "карнавализации". Вся филологическая верхушка и иже с ними устроили настоящую вакханалию вокруг этой карнавализации. Достоевский – карнавализация. Здесь – карнавализация. Там – карнавализация…

Понимаю, что какие-то, не слишком образованные, люди могут вообразить, будто карнавализация – это когда просто ходят разнообразные ряженые, кувыркаются, что-то смешное несут. Словом, весело. Однако именно карнавализация и стала самым эффективным инструментом демонтажа антимещанского механизма. Для того чтобы провести "смычку" Япончика с Окуджавой, нужно было включить носителей АММ в карнавальную процессию.

А карнавал – тире "сатурналии" – далеко не такое уж доброе и безопасное дело. Там, в частности, есть жуткий образ – беременная смерть. И она – главная фигура Ада. Ибо карнавал – это допущение Ада в человеческий мир, дозированная прививка инферно этому миру.

Они же начали навязывать карнавализацию всему. То есть открыли Ад, создав эту бесконечную карнавальную процессию. А закрыть его не смогли.

И тогда "антиактив" с подстегнувшимся к нему активом уничтожили Систему (рис. 11).

Но логика-то исследуемого нами "романа" между странными и несовместимыми социальными телами в том, что эта "теневая" Система-2, с которой я начал, все эти идеологические управления ГБ и пр., рассчитывали, что они создавшейся "композицией" будут руководить.