— Ну, что ты с нами маешься? — сказал Саныч Женьке. — Вон домик — поспи.

Сколько он проспал, Женька не знал, только очнулся от шума мотора. Протирая глаза, вышел из низкой двери. Светало. Над полем бежали облака. Накрапывало. Сильно пахло осенью. По морковке полз яркоглазый дракон, сопя и громыхая.

— Идет, идет! — слышался в темноте голос Павлуни.

Женька перешагнул через яркий световой луч и очутился рядом с теткиным сыном. Комбайн, обдавая его громом и пылью, прошел мимо. Вертелся барабан, сыпалась из него земля. На комбайне сидел Бабкин — горячий любитель новой техники, рядом с ним, у руля, стоял конструктор Перов.

Цепкий Женька обезьянкой полез наверх. Хоть тесно на капитанском мостике, но приняли и его.

Стало совсем светло. Женька качался наверху и видел все поле от реки до дороги. Видел лесную полосу, крыши совхоза и Климовку и радовался, что так далеко видит. Оглянулся назад — позади чернели борозды, сбоку валялась ботва. Грядка была хоть такой же длинной, как всегда, но уже не такой страшной, как раньше.

Остановив комбайн у дороги, ребята лазили по земле, копали ее руками, выбирали и подсчитывали морковь, оставленную машиной. А Женька, привалясь спиной к теплому мотору морковного комбайна, думал о том, что после такой славной машины он ни за что не пойдет по полю пешком.

Утром счастливая Лешачиха привезла усталым механизаторам лепешки с кислым молоком. В чугунке дымилась картошка.

— Ешьте, соколы, наработались, — потчевала она ребят, с уважением глядя на Женьку.

Павлуня открыл рот, чтобы сообщить ей, что Женьку, собственно, и кормить не за что — не сеял, не пахал, только всю ночь проспал. Но Саныч дернул его за руку, и Павлуня рот закрыл.

Ребята стали есть. Бабкин трудился с чувством, с толком, молча, Женька успевал и жевать, и слушать, и говорить, и вертеться. Конструктор Перов не отрывал глаз от своего комбайна.

— Техника — это сила! — сказал он. — Куда вы без нее!

И Женька горячо с ним согласился.

Бабкин доел картошку, допил молоко и ответил:

— Куда она без нас!

И Женька, поглядев на Бабкина, так же горячо согласился и с ним.

Когда появилось солнце, к Мишиному полю подкатили с разных сторон директор и управляющий. Ефим Борисович — на «козлике», Трофим — на тележке. Они спешились, потрясли руки ребятам, Настасье Петровне и пошли глядеть и щупать поле да комбайн, морковку да ботву.

— Вот это да! — сказал Ефим Борисович, оглядев пустые борозды. — Не комбайн — орел! Красавец!

— А сколько таких орлов и красавцев вы нам пришлете в ближайшее время? — спросил хитрый Трофим.

Молодой конструктор Перов пояснил, что комбайн — пока опытный образец, проходит полевые испытания. Что же касается серийного выпуска машины...

— Понятно, — сказал Трофим. — Созывай завтра, Бабкин, побольше студенток, готовь побольше кошелок.

Ефим Борисович, похлопывая комбайн, уверенно сказал:

— Нет уж! Завтра у Бабкина будет без кошелок!

Директор совхоза Ефим Борисович Громов во всем и везде любил быть только первым, даже на почетное второе место не соглашался. Первый огурец — его, первый кочан капусты — песковский. Первым он придумал направить в город колонну машин с первыми овощами. Сам проверял, как уложены в ящики белая капуста, красная морковка да темная свекла, посмотрел, хорошо ли прибиты к бортам флаги и далеко ли виден плакат над головной машиной: «Принимай, трудовой город, подарок песковцев!» Сам проводил колонну до понтонного моста.

В лучший новый магазин товар шел без задержки — прямо на прилавок. А над магазином надпись: «Здесь продаются овощи совхоза «Песковский».

— «Песковский»? Знаем, — уважительно говорили покупатели. — Это за рекой. Это лучший совхоз.

Два дня спустя такие же плакаты приколотили к магазинам и остальные совхозы района, но народ только посмеивался: «Хватились!» — и, взвешивая на ладони полновесный кочан, недоверчиво морщился и просил:

— А песковской капусты не привозили еще?

Вот что значит быть чуть впереди, и Ефим Борисович, хозяин хитрый, отлично понимал это.

Первым в районе он вовсю стал проводить реконструкцию своих полей — выравнивал их, засыпал старые оросительные каналы — рассадники сорняков, и вместо них прокладывал трубы в земле. Не слушал нытиков, действовал решительно и жестко: нужно тянуть трубы по Климовке — будет тянуть! Мешает Климовка — долой ее, старую! Скоро и Мишино поле перевернет упорный директор, а пока доживает оно последние дни.