По роду работы сотрудникам контрразведки нередко приходилось выезжать в командировки на фронт. Такой командировкой был и наш визит к командующему Западным фронтом генералу армии Георгию Константиновичу Жукову.

Все началось 9 апреля 1942 года в первой половине дня.

— Ты куда пропал? — набросился на меня Алексей, как только я переступил порог кабинета. — Разыскиваю уже пять минут, все телефоны оборвал...

— Забегал в «Стрелу», хотел отоварить карточки. Позарез нужна банка сгущенки, хочу послать в Свердловск своим, может, дойдет ко дню рождения дочки. А что, собственно, случилось?

— Звонила Рая, просила, чтобы ты срочно зашел к ПП.

Так для краткости мы называли между собой начальника отдела центрального аппарата контрразведки майора госбезопасности Петра Петровича Тимова.

В кабинете у Тимова находились два неизвестных мне сотрудника: один — майор госбезопасности с ромбом в петлицах, другой — лейтенант госбезопасности со шпалой. Первый оказался руководящим работником Управления особых отделов НКВД СССР Горновым, а второй — следователем этого управления Мозовым.

Когда я, пожав руки гостям, сел, Тимов сказал:

— Сейчас товарищ Мозов передаст вам материалы на двух агентов немецкой разведки, заброшенных на нашу сторону. У них есть рация и все необходимое для работы на ней... Отложите все дела и займитесь ими. Прежде всего решите, можно ли включать задержанных в работу. Заключение должно быть готово сегодня к вечеру. Ясно?

— Ясно, товарищ майор!

— Да... Если возникнет необходимость поговорить с агентами, товарищ Мозов это организует. И вот еще что. Сегодня ночью, возможно, придется поехать по этому делу в штаб фронта. Без моего ведома никуда не отлучайтесь.

Я пригласил Мозова в свой кабинет. Выслушав его, принял необходимые материалы и, не теряя ни минуты, приступил к работе.

Прежде всего ознакомился с биографиями агентов. Оба оказались молодыми людьми, бывшими военнослужащими Красной Армии, попали в плен к гитлеровцам в первые же месяцы войны. Старший — Григорий Феденко — имел звание младшего лейтенанта, командовал радиовзводом стрелкового полка. Его партнер Иван Дьяков был лейтенантом, командиром взвода отдельного батальона связи.

Биографии агентов (правда, записанные с их слов и пока еще не проверенные) указывали на то, что ни Феденко, ни Дьяков не могли быть закоренелыми врагами Отечества, и, следовательно, их можно было использовать в операции против гитлеровской разведки. Косвенно это подтверждала одна очень важная деталь: оба сразу же после выброски в наш тыл, спрятав на месте приземления парашюты и рацию, явились в военную комендатуру города Селижарово и заявили о своем задании.

Но по опыту работы я уже знал, что так называемая «положительная биография» и даже явка с повинной не всегда доказывали искренность намерений этой категории людей. Бывало, что все оказывалось заранее спланированной операцией, в ходе которой разведка противника пыталась внедрить своих агентов в советскую контрразведку.

Феденко и Дьяков были подготовлены «Абверкомандой-103», разведорганом гитлеровцев, приданным армейской группе немецких армий «Центр», действовавших на Западном фронте. Мы неплохо знали методы работы этой «Абверкоманды» (ее возглавлял полковник Герлиц). Несколько шпионских групп, подготовленных и заброшенных в наш тыл, уже были захвачены органами госбезопасности, многое, касавшееся подбора и обучения разведчиков в Борисовской, Катыньской и Орджоникидзеградской школах «Абверкоманды», экипировки и инструктажа разведчиков, было мне известно. И вот теперь, сравнивая все то, что я знал, с показаниями Феденко и Дьякова, пришел к заключению: им можно верить. И все же документы документами, а личное впечатление иной раз может перевесить. Я позвонил Мозову и попросил вызвать на допрос Дьякова. «Чуть позже потребуется и Феденко», — предупредил я.

Дьяков оказался типичным русаком — ширококостный, плечистый, с крепко посаженной головой на короткой толстой шее.

Простодушное лицо, мягкие русые волосы и светлые глаза.

— Садитесь, — сказал я ему. — Как себя чувствуете?

— Спасибо, все нормально, — сказал парень, с интересом разглядывая комнату и меня. — Дом — он, знаете, и есть дом. Каким бы ни был. Родные стены, в общем...

Разговор начался. Говорил он спокойно, просто, бесхитростно, называл вещи своими именами и не выгораживал себя.

Слушая его, я легко представил трагедию этого человека, только начавшего самостоятельную жизнь. Выходил из окружения. Плутал четыре дня, устал и в ночь на 11 сентября крепко заснул в каком-то заброшенном окопе. Тут и был захвачен немецкими автоматчиками. «У меня отобрали комсомольский билет, нож, часы, деньги. Наган утонул, когда переплывал Десну».

Дьяков передохнул, попросил воды.

Знакомая история. И то, что случилось дальше, тоже мне было известно: лагеря военнопленных в Чернигове, Гомеле, Бобруйске и Минске.