И в самом деле: у них стало двадцать коней. Половину — десять коней получил старший брат. Одну четвертую часть — пять коней получил средний брат и одну пятую часть — четырех коней получил младший брат. В сумме получается девятнадцать рысаков. Но один остался лишний. Опять задумались братья и пошли к мудрецу.

Усмехнулся старик и отвечает: «Так ведь это мой конь, которого вы брали взаймы. Отправьте его обратно в табун».

Вот так поступают у нас на Востоке.

Чхенкели улыбнулся и спросил:

— Понравилась притча?

— Очень. И чай тоже. Большое спасибо... Но где же нам найти такого мудреца?

— Э-э, дорогой. Я не хочу быть похожим на того мудреца, но в деле Эрушетова тоже происходит что-то, как в этой притче. Мы чего-то не знаем. Нужен какой-то ключ, чтобы раскрыть эту загадку.

— И я тоже так думаю. Но какой ключ, как его найти?

— Я мог бы предложить такой вариант: у Эрушетова есть старший брат, которого он всегда любил. Да и воля старшего у нас — закон. Этот брат в заключении. — Чхенкели сделал вид, что не заметил разочарование, явно проступившее на лице Забродина при последних словах, и продолжал горячо убеждать: — Всякое в жизни бывает. Занимался он раньше спекуляцией, вот и получил свое. А теперь мы справились в колонии — ведет брат там себя неплохо. И я уверен, что если он даст слово, то свое обещание сдержит. Так говорят люди. Вот его-то мы и пошлем к Хасану в горы.

— Согласится ли он?

— Это другой вопрос. Сначала его нужно привезти в Тбилиси и поговорить. Человек он разумный, и я думаю, что захочет помочь нам и своему брату.

У Забродина сразу возникло множество вопросов и сомнений: «Посылать в горы человека, который был осужден и, возможно, затаил обиду? Не останется ли он там? Отменять решение, принятое в Москве? Правильно ли это будет? А если Эрушетов все же совершил тяжкое преступление? В таком случае его нужно брать только силой, и брат тут не помощник... Но, с другой стороны, доводы Чхенкели логичны!»

Забродин уклонился пока от прямого ответа на предложение Чхенкели и попросил:

— Давайте поговорим с Махмудом. Потом окончательно решим.

Полковнику хотелось посмотреть на этого человека. Да и не поговорив хотя бы с одним участником группы, он не мог отменять решение, принятое в Москве.

— Хорошо, дорогой, — спокойно ответил Чхенкели, но в голосе его Забродин почувствовал нотки обиды.

Махмуд прибыл под вечер следующего дня. Был он невысок, но широкоплеч и жилист. В его движениях угадывались ловкость и сила.

— Гамарджоба! — Махмуд кивнул головой и улыбнулся. Остановился у порога, переминаясь с ноги на ногу. — Извините, товарищ начальник, что не мог раньше. Очень, очень торопился, но дорогу дождь размыл... Сами понимаете. — Перевел взгляд на Забродина. Слегка поклонился и произнес: — Гамарджоба! Здравствуйте!

«Догадался, что я — приезжий, — сразу понял Забродин. — По каким признакам? Но тут же ответил:

— Гамарджоба!

Чхенкели усадил Махмуда за стол и, указывая на лежащую пачку папирос, спросил:

— Еще не научились курить?

Махмуд покачал головой и опять улыбнулся:

— Нет. Спасибо. В нашем селении никто не курит.

— Тогда будем пить чай. — Чхенкели распорядился накрыть на стол. — Домой вы вернуться, по-видимому, сегодня не успеете? Ночевать будете здесь? У вас есть родственники или знакомые в Тбилиси? Или вам нужно заказать номер в гостинице?

— Спасибо, товарищ полковник. Гогоберидзе, — Махмуд кивнул в сторону двери, как бы указывая на сотрудника, который его привел, — уже это сделал. А что, будет длинный разговор? — в свою очередь спросил он. — Я очень устал с дороги.

— Нет Хотим еще раз посоветоваться, — спокойно ответил Чхенкели. — Мы задержим вас недолго. Как у вас дома?

— Отец жены все болеет. — Махмуд нахмурил брови и опустил голову вниз.

— Что с ним? Нужна помощь? — участливо спросил Чхенкели.

— Нет, спасибо. Врач был. Ничего уже ему не поможет.

Махмуд печально прикрыл глаза, всем своим видом показывая, что ему тяжело об этом говорить.

— Что слышно об Эрушетове? — Чхенкели переменил тему разговора.

— Не знаю. С тех пор как я был у него неделю тому назад, о чем вам докладывал, ничего больше не слышал.

— Почему он не хочет спуститься в селение и жить нормальной жизнью? — включился в разговор Забродин.

— Говорит, что отвык от людей. Хочет жить один. Вам это трудно понять, а я понимаю. Горы тянут к себе, как бы вам объяснить. Не отпускают. Там есть своя прелесть... — Махмуд говорил с чувством, и ответы его казались убедительными.

— Он мог бы явиться с повинной, а потом жить там, где ему хочется, хотя бы в горах, — настаивал Забродин.