– Все равно, я ненавижу карьеризм во всех его видах, – брезгливо сказал Вальтенберг. – В незначительном человеке он еще извинителен, но этот Эльмгорст кажется человеком с характером, а продает свою свободу за деньги. Отвратительно!

– Сразу видно, что ты явился из диких стран, – сухо возразил Герсдорф. – Подобные «отвратительные» вещи ты можешь ежедневно видеть в нашем хваленом обществе и даже среди людей, вполне почтенных в остальных отношениях. Для тебя деньги, разумеется, не играют роли: ты сам располагаешь сотнями тысяч. Неужели ты никогда не бросишь свою беспорядочную бродячую жизнь и не попробуешь отдохнуть у семейного очага?

– Нет, у меня не такая натура. Моя невеста – свобода, и я останусь ей верен.

– Ну, знаешь, со временем приходишь к убеждению, что это несколько слишком холодная невеста, а если, на свое несчастье, еще влюбишься, то конец любви к свободе, и закоренелый старый холостяк без всяких угрызений совести превращается в добропорядочного супруга. В настоящее время я собираюсь проделать такое превращение.

– Весьма соболезную, – саркастически ответил Эрнст.

– Напрасно: я превосходно себя чувствую. Впрочем, я уже поведал тебе повесть моей любви и страданий. Как ты находишь будущую мадам Герсдорф?

– Прелестной, что до некоторой степени извиняет твое постыдное дезертирство. Премиленькое розовое смеющееся личико!

– Да, моя маленькая Валли – олицетворение солнечного света. Родительский барометр стоит пока на буре, но если папаша даже выведет против меня на бой всех своих предков со знаменитым дедушкой в придачу, я все же твердо решился победить, во что бы то ни стало.

– Господин Вальтенберг, позвольте просить вас вести к столу мою племянницу, – сказал в этот момент Нордгейм, проходя мимо и на минуту останавливаясь около разговаривающих.

– С удовольствием, – ответил Вальтенберг, и действительно, удовольствие так ясно выразилось на его лице, что Герсдорф не мог удержаться от насмешливой улыбки. «Пожалуй, не я один окажусь дезертиром, – подумал он, когда товарищ без всяких церемоний бросил его и поспешно устремился к Эрне фон Тургау. – Женоненавистник начинает становиться галантным».

Двери столовой отворились, и общество начало разделяться на пары. Барон Эрнстгаузен предложил руку баронессе Ласберг и, к своему величайшему удовольствию, узнал от нее, что его дочь поведет лейтенант фон Альвен, а Герсдорф займет место на противоположном конце стола. Первая пара двинулась вперед, а за ней потянулись остальные. Но странно, лейтенант Альвен раскланивался перед какой-то другой дамой, а Герсдорф подошел к баронессе Эрнстгаузен.

– Что это значит, Валли? – тихо спросил он. – Баронесса фон Тургау сказала мне, что я должен вести тебя. Неужели баронесса Ласберг…

– О, она давно в заговоре с моими родителями, – прошептала Валли, принимая его руку. – Вообрази, они хотели рассадить нас по разным концам стола! У мамы мигрень, но папа получил строжайший наказ не спускать с меня глаз, а баронесса фигурирует как страж номер второй. Только пусть попробуют справиться со мной! Я им всем натянула нос!

– Каким образом? – с беспокойством спросил Герсдорф.

– Подменила карточки на столе! – с торжеством объявила Валли. – То есть, вернее, это сделала Эрна. Сначала она не хотела, но я спросила ее, неужели у нее хватит духа ввергнуть нас в бездну отчаяния, и она уступила.

Увы, Герсдорф не пришел в восторг от произведенного государственного переворота, он покачал головой и укоризненно проговорил:

– Ах, Валли, Валли! Ведь это не может остаться не открытым, и когда твой отец увидит нас…

– То взбесится, – договорила Валли с полнейшим спокойствием. – Но знаешь, Альберт, он постоянно бесится, и немножко больше или немножко меньше – это уже все равно. Не смотри так серьезно! Право, ты, кажется, собираешься ворчать на меня из-за моей блестящей идеи!

– Следовало бы это сделать, но кто может сердиться на тебя, шалунья! – Среди общего говора их шепот остался незамеченным; они примкнули к остальным парам и вошли в столовую, где Эрнстгаузен уже сидел подле своей дамы. Он очень любил поесть, и ожидание хорошего обеда настроило его в высшей степени человеколюбиво. Но вдруг его физиономия окаменела, точно он увидел голову медузы, а между тем это было не более как сияющее удовольствием личико его дочери, только что вошедшей под руку с Герсдорфом.

– Баронесса! Бога ради!.. – растерянно прошептал Эрнстгаузен. – Ведь вы говорили, что лейтенант фон Альвен…

– Ведет Валли к столу? Разумеется! А господин Герсдорф по вашему желанию…

Однако баронесса не окончила своей фразы и, в свою очередь, окаменела, потому что тоже увидела пару, только что севшую на другом конце стола.

– С нею! – скрипнув зубами, договорил Эрнстгаузен и через тридцать приборов метнул на адвоката уничтожающий взгляд.

– Не понимаю, как это могло случиться? Я сама распределяла места!