– Надеюсь, я не помешал вам, господин Эльмгорст? – сказал Вальтенберг, медленно подходя ближе.

– Нет, я ждал вас, – был спокойный ответ.

– Тем лучше, значит, я могу обойтись без вступления. Мне нет надобности объяснять вам, зачем я пришел. Мы с вами оба поняли, что именно сегодня случилось, и мне надо сказать вам несколько слов по этому поводу.

– Я к вашим услугам, – ответил Эльмгорст.

Эрнст скрестил руки на груди, и его голос приобрел насмешливый оттенок.

– Я обручен с баронессой Тургау, как вам известно, и не расположен допускать, чтобы моя невеста принимала такое горячее участие в судьбе другого человека; впрочем, об этом я поговорю с нею самой, от вас же я желаю узнать, насколько вы к этому причастны. Вы любите Эрну?

– Да, – просто и без малейшего колебания ответил Вольфганг. Глаза Вальтенберга сверкнули смертельной ненавистью, хотя признание не сказало ему ничего нового: ведь он слышал от самой Эрны, что она любила другого, и только думал, что ему следует искать этого другого среди теней. Теперь перед ним стоял его враг, живой человек, не способный на чистую, великую любовь, принесший такую девушку, как Эрна, в жертву мамону, и стоял с гордо поднятой головой, как будто был слишком горд, чтобы склониться перед кем-либо в этом мире. Это еще больше рассердило Эрнста.

– И, вероятно, ваша любовь зародилась не сегодня и не вчера? – спросил он. – Насколько я знаю, вы уже несколько лет были вхожи в дом господина Нордгейма до моего возвращения в Европу и помолвки с баронессой Тургау.

– К крайнему моему прискорбию, я вынужден отказаться от объяснений, – ответил Вольфганг прежним ледяным тоном. – Я отвечу на каждый вопрос, на который вы имеете право, но экзаменовать себя не позволю.

– Еще бы! Вы плохо выдержали бы этот экзамен, будучи женихом Алисы Нордгейм!

Эльмгорст закусил губу – удар попал в больное место, но он сейчас же овладел собой.

– Прежде всего я попрошу вас изменить тон. Я не терплю оскорблений, а от вас потерплю их меньше, чем от кого-либо другого.

– Не моя вина, если правда задевает вас за живое, – надменно сказал Эрнст. – Опровергните мои слова, и я готов взять их назад, до тех же пор позвольте мне иметь собственное мнение о человеке, который любит девушку или говорит, что любит, и в то же время сватается за богатую наследницу. Не можете же вы требовать от меня уважения к такому жалкому…

– Довольно! – остановил его Вольфганг, едва владея голосом. – Чтобы достичь вашей цели, нет надобности в бранных словах. Я понимаю, что привело вас ко мне, и не стану уклоняться, но таких выражений не допущу: я у себя дома.

Эльмгорст стоял перед своим противником бледный как смерть, но непреклонный; в нем было что-то, что вызывало восхищение, даже теперь, когда ему выражали вполне заслуженное презрение. С этой стороны он был недоступен, Эрнст с досадой чувствовал это.

– Вы говорите довольно гордым тоном! – сказал он с грубой насмешкой. – Жаль, что ваша невеста не слышит нашего разговора: может быть, в ее присутствии вы не держали бы себя с таким сознанием собственного достоинства.

– У меня нет больше невесты! – холодно объявил Вольфганг.

– Как?.. Что вы хотите сказать?

– Ничего. Я сообщаю только факт, чтобы показать, что ваше предположение, на основании которого вы меня оскорбляете, неверно, потому что я сам отказался от невесты.

– Но когда? Почему?

– В этом я не обязан давать вам отчет.

– А может быть, и обязаны, потому что, мне кажется, вы рассчитываете на мое великодушие. Но вы ошибаетесь! Я никогда не верну Эрне свободу, да и она сама, я знаю, никогда не станет просить меня об этом; она не такова, чтобы сегодня дать слово, а завтра взять его назад, и слишком горда для того, чтобы броситься на шею человеку, который предпочел деньги ее любви.

– Бросьте же наконец оружие, которое уже давно затупилось, – мрачно сказал Вольфганг. – Что можете знать вы, выросший среди богатства, никогда не терпевший нужды и не знавший искушений, что можете вы знать о борьбе и стремлениях человека, который во что бы то ни стало хочет пробиться вперед, и о пылком честолюбии, ведущем к великой цели! Я поддался искушению, да, но теперь опять свободен и смело могу смотреть в глаза вам с вашей кичливой добродетелью. Вы тоже не устояли бы, если бы жизнь отказала вам в счастье и наслаждении, вы – первый! Но еще вопрос, удалось ли бы вам, как мне, вернуться на правый путь, потому что, видит бог, это нелегко.

В словах Эльмгорста чувствовалась такая подавляющая правда, что Эрнст промолчал. Но, вынужденный признать его правоту, он еще сильнее возненавидел человека, вышедшего победителем из самой трудной борьбы – борьбы с самим собой.

– А теперь идите и покрепче держите свою невесту на том основании, что она дала вам слово, – с горечью продолжал Вольфганг. – Она не нарушит его и не простит мне того, что было, – в этом вы правы: я поплатился счастьем за свою вину. Вы получите силой руку Эрны, но любви ее вы не добьетесь, потому что она принадлежит мне, мне одному!