– С тех пор как моя вера в собственные силы погребена там, – указал Вольфганг на ущелье. – Оставьте меня, Эрна! Зачем мне участие, поданное в виде милостыни? Вы должны были тайком прокрасться сюда, и, может быть, ваш жених еще заставит вас поплатиться за это. Я не нуждаюсь в сострадании даже от вас.

Эльмгорст отвернулся с раздражением удрученного несчастьем человека и поднял взор на Волькенштейн, вершина которого просвечивала сквозь облака. Одна она как будто собиралась сбросить с себя сегодня покровы, тогда как все остальные горы тонули в тумане.

– Я пришла не тайком и не подаю вам милостыни, – проговорила Эрна. – Эрнст знает, что я пошла к вам, и велел передать вам кое-что.

– Эрнст Вальтенберг – мне?

– Вам, Вольфганг! Он велел сказать, что освобождает вас от данного слова и берет назад свой вызов.

Эльмгорст мрачно сдвинул брови, и на его губах появилось почти презрительное выражение.

– И он сказал об этом вам? Весьма деликатно с его стороны! У мужчин принято считать такие вещи тайной. Я принял его условия, но этот акт великодушия не могу принять – теперь менее чем когда-либо!

– А между тем вы первый дали ему пример великодушия. Он знает, чья рука отвела гибель, которая ему грозила, и я тоже знаю.

– Я не дам погибнуть никому, даже врагу, если в моей власти спасти его, – холодно возразил Вольфганг. – В такие минуты в нас говорит только инстинкт человечности, а не рассудок, и я решительно отвергаю всякую благодарность. Скажите это господину Вальтенбергу, уж если он выбрал вас посредницей.

– Неужели вы, в самом деле, так сурово отвергаете мое посредничество?

Голос Эрны звучал мягко, сдержанно, а синие глаза со странным блеском обратились на молодого человека; он не мог долее скрывать с трудом сдерживаемую муку.

– Зачем вы мучаете меня этим взглядом, этим тоном? – воскликнул он с прорвавшейся страстью. – Вы принадлежите другому…

– Которого вы не знаете, как и я не знала! Теперь я могу измерить всю величину жертвы, принесенной им, потому что знаю, как безгранично он любил меня, и с этой любовью в сердце он тем не менее вернул мне свободу и простился со мной навсегда.

Вольфганг вздрогнул при этом неожиданном известии. Среди ночи отчаяния и безнадежности сверкнул ослепительный луч, суливший ему новый день и жизнь.

– Ты свободна, Эрна? – вскрикнул он. – И… ты пришла?..

– К тебе! – закончила она. – Тебе тяжело нести одному твое несчастье, я требую своей доли.

Эрна говорила просто и искренне, точно это разумелось само собой, но лицо Эльмгорста потемнело, участие Эрны в такую минуту было тяжким унижением для его гордости.

– Нет, нет, не теперь! – пробормотал он, делая попытку отказаться. – Дай мне вернуть себе мужество, опять подняться, теперь я не могу принять твою жертву… Она пригибает меня к земле.

– Вольф! – Это ласкательное имя его детства, которое Эльмгорст до сих пор слышал только от Бенно, прозвучало с удивительным обаянием в устах девушки. – Вольф! Именно теперь я и необходима тебе! Тебе нужна любовь, которая ободрила бы, поддержала тебя. Не слушай фальшивого самолюбия! Когда-то ты спрашивал меня, осталась ли бы я с тобой на одиноком, трудном пути, который ведет наверх, теперь я пришла, чтобы ответить тебе. Ты не пойдешь один, я хочу быть с тобой в труде и борьбе, в нужде и опасности. Если ты не доверяешь больше собственным силам и не веришь в свое будущее, то я непоколебимо верю в них, в моего Вольфганга!

Эрна смотрела на Эльмгорста снизу вверх с лучезарной улыбкой. Его сопротивление растаяло, порывистым движением прижал он любимую к своей груди…

Над Волькенштейном все еще волновалась туманная завеса, но вершина вырисовывалась сквозь нее все яснее и отчетливее. Сегодня она появлялась не в мечтательном сиянии луны, не в воздушной таинственной красоте Ивановой ночи, обледенелая, белая, прозрачная, стояла она под хмурым небом дождливого дня, среди волн тумана и туч, а у подножия горы расстилалась картина причиненного ею разрушения.

Вольфганг выпустил Эрну из объятий и выпрямился. Исчезли горечь и отчаяние, счастье, которое он считал навсегда утраченным, вернулось к нему, а с ним возвратилась и прежняя бодрость, прежняя неукротимая энергия.

– Ты права, моя Эрна! – воскликнул он с увлечением. – Прочь малодушие! Я еще поборюсь со злой силой, укрепившейся там, наверху, и если она разрушила мой мост, то я опять выстрою его!

Вилла Нордгейма затихла и опустела. Тело усопшего перевезли для похорон в столицу, его сопровождали дочь и племянница; прислуга последовала за ними через несколько дней, и теперь дом стоял, точно вымерший.