– Уже поздно. Мы должны будем выехать, как только я допытаюсь у лорда Ардмора, в каком направлении скрылась Шанталь.

Мисс Филби коснулась лбом холодного стекла.

– Хм…

– День выдался долгий. – Колин подождал ответа. Но Пруденс долго ничего не говорила. Ему вдруг показалось, что, кроме них двоих, весь мир погрузился в сон. Чувство было неожиданным, одновременно пугающим и интригующим.

Но затем Пруденс вздохнула и произнесла медленно:

– Вам хотелось когда-нибудь взмахом руки поменять один-единственный момент в своем прошлом?

– Да! – сказал Колин горячо. – Хотелось!

Пруденс повернулась к нему, прижавшись спиной к стене возле окна.

– А что именно вам бы хотелось поменять?

– Я бы хотел удержать своего лучшего друга, Джека. Не пустить его на войну. Ему вовсе не обязательно было ехать. Он вовсе не хотел стать героем. Он поехал, чтобы опекать своего кузена.

Пруденс наклонила голову и посмотрела на Колина.

– Как странно. Ваш ответ совсем не такой, каким я его себе… Впрочем, неважно. Жаль, что вы не смогли его остановить. Он погиб в бою?

Колин посмотрел на тлеющие угли.

– Вполне мог. Но он не погиб, хотя и живым его трудно назвать. С тех пор он живет словно призрак. – Колин вздохнул. Затем посмотрел на Пруденс. – А что бы вы хотели изменить?

Пруденс посмотрела на Эвана, который по-мальчишески раскидал руки и ноги по полу. Колин проследил ее взгляд. Худая щиколотка, кончающаяся непомерно длинной и широкой ступней, выбилась из-под одеяла.

– Я бы хотела остановить своих родителей в тот день, не дать им подняться на борт, – тихо сказала она. – Стояла хорошая погода, и друзья пригласили их покататься на лодке. Но ближе к полудню налетел шквал. Лодка к пристани Брайтона так и не вернулась.

Колин кивнул:

– Как будто что-то подсказывало вам, что должно случиться нечто плохое. Как будто мы можем знать, чем все обернется.

– Вот-вот, разве можешь знать, что в солнечный день грянет буря?

Колин подошел к Пруденс. Она не двинулась с места, не отстранилась, но и навстречу не потянулась. Она просто ждала, пока он подойдет, а потом посмотрела ему в глаза.

– Мне жаль, что вы потеряли своих родителей, – прошептал Колин. – Должно быть, вам с Эваном нелегко пришлось.

– А мне жаль, что пострадал ваш друг, – сказала она мягко. – Надеюсь, когда-нибудь он станет прежним и вернется к вам.

Только сейчас Колин понял, что последние несколько минут Пруденс разговаривает как настоящая леди. Он открыл было рот, чтобы сказать ей об этом, но ее взгляд заставил его замолчать.

Ее взгляд говорил, что она, все поняла.

Комната будто растворилась, когда Колин заглянул в ее серебристые глаза. Он чувствовал тепло ее тела. Пахнуло знакомым мятным ароматом.

«Она понимает. Она бы никогда не отвергла меня из-за того, что надо было побыть с другом».

Пруденс коснулась пальцами его челюсти, где темнел кровоподтек. Она еще никогда не дотрагивалась до него, это он брал на себя инициативу. А ее пальцы скользнули с челюсти к уголку рта, едва касаясь его кожи, и дальше, по губам. Она смотрела на его губы, и ее серые глаза источали такое желание, что он не выдержал и закрыл глаза.

Он не станет прикасаться к ней. Не станет. Это бесчестно. Это приведет к катастрофе.

Но это подарит им обоим блаженство. Это будет восхитительно.

Потому что он знал, чувствовал каждой клеточкой своего тела, что если он прикоснется к ней, то уже не сможет остановиться. Не в этот раз.

И хотя он дал себе слово, и неимоверным усилием воли ему удавалось держать его, он ничего не мог поделать с ее, ласковыми руками. Он не мог отказать ей.

Поэтому он просто стоял и позволял прикасаться к себе.

Он закрыл глаза, потому что ему не нужно было смотреть на нее, чтобы знать, что она видит его насквозь, понимает каждое его желание, предугадывает каждое его действие.

Вторая прохладная рука присоединилась к первой, и Пруденс уже держала его лицо в ладонях, гладя поросшие щетиной щеки. Осмелев, длинные тонкие пальцы проникли в его пряди, заставляя Колина дрожать от волнения. Руки спустились ниже, через расстегнутый ворот рубахи к груди. Ладони Пруденс стали теплее, а прикосновения настойчивее.

«Только не шевелись, – говорил себе Колин. – Даже не дыши».

Ее руки продолжали путешествовать по его мышцам, пробуя их на крепость.

Колину казалось, что ее руки светятся в темноте. Он стоял молча, позволяя ей делать все, что заблагорассудится, готовый ко всему, словно давая ей карт-бланш на любые действия.