Те, кто иногда посещал МХАТ, могли видеть этого человека в роли судьи, похожего на паука, в постановке «Пиквикского клуба». Это был писатель и драматург Михаил Булгаков. Он прошел мимо ворот санатория, потом еще немного дальше, свернул за угол и оказался перед дыркой в заборе. Поморщившись, он принялся втискиваться в щель между толстыми ржавыми железными прутьями. Оказавшись внутри, на территории санатория, он уверенно направился к едва заметным огонькам старинного двухэтажного здания.

Вдруг у себя за спиной, из чащи парковых зарослей, он явственно услышал женский крик.

– Помогите!

Писатель замер. Он оглянулся и попытался разглядеть во тьме источник крика. На миг ему даже показалось, что он увидел женский силуэт. Так он простоял с минуту, вглядываясь и прислушиваясь, но безуспешно. Да и кто бы полез среди ночи в такую собачью погоду гулять по парку?

Все же он сделал несколько шагов в направлении крика. Деревья здесь были очень старыми, росли они вдоль дорожки, по гребню невысокого вала. То ли по причине этой складки почвы, то ли по какой-то другой все стволы имели сильный наклон, а их толстые нижние ветви тянулись горизонтально, параллельно земле, на высоте трех–четырех метров.

«Виселицы какие-то», – неприязненно отметил писатель.

Крик не повторялся, темная аллея из виселиц была словно вымершей. Он выругался, повернулся и продолжил свой путь к старинному, дореволюционной постройки, особняку.

Когда-то в этом здании находилась клиника для алкоголиков и наркоманов. При советской власти санаторий сохранил профиль, но перешел на обслуживание партийной элиты. Здесь номенклатурные работники и члены их семей лечили свои больные нервы. Писатель шел уверенно, он хорошо знал планировку санатория, поскольку за последние годы приезжал сюда не один раз.

Несмотря на поздний час, в здании горели почти все окна. Булгаков вошел в вестибюль, где за большим конторским прилавком сидела хмурая баба в белом халате и косынке. Табличка указывала, что она дежурная медсестра. То есть на данный момент главное лицо, облеченное властью.

Писатель направился к ней.

– Мне нужно к Евгении Соломоновне Ежовой, – сказал он. – Она просила меня срочно приехать.

Дежурная подняла на него заспанные, водянисто–белесые глаза и буквально пронзила писателя леденящим взглядом. Наверно, так смотрела Горгона Медуза, когда обращала все живое в камень.

– Документы?

С ударением на «у», разумеется.

Он протянул ей мхатовское удостоверение.

– Булгаков Михаил Афанасьевич, – по буквам прочитала она и грозно зашевелила кустистыми бровями. – А вы, гражданин, позднее не могли прийти? Ночь на дворе. А по ночам людям спать надоть!

«Людям» она, разумеется, произнесла с ударением на «я». И продолжала.

– У нас тут как-никак лечебное учреждение. Здесь режим! И как это вас на воротах пропустили? Нет, даже и не думайте. У нас очень строго. Приходите завтра, в приемные часы. И калоши сымайте, а то ходют тут.

Писатель попытался объяснить.

– Но поймите, мне очень надо. Она просила срочно. Вопрос жизни.

Но цербер в косынке стояла на своем твердо.

– И проходите, и не мешайте! – орала она. – И не кричите, у нас тут больные. Их нервировать нельзя, они без того, сволочи, все нервные.

Писатель отошел в сторонку. Словно в подтверждение слов дежурной медсестры из-за ближайшей двери с надписью «Водолечебница» послышались громкое пение. Смесь хорала и пролетарского марша. Так петь могли только люди, твердо отказавшиеся от мирских радостей и обретшие счастье и смысл жизни в борьбе. Время от времени сквозь пение прорывались отдельные призывы оторвать собачьи головы и раздавить гнездо ползучих гадов.

Затем дверь водолечебницы приоткрылась и, к удивлению писателя, в вестибюль вышла женщина. На лице ее горели слезы восторга и праведного гнева. Следом за ней появился хмурый мужчина. Булгаков узнал его, вроде бы приходилось встречаться пару раз. Но фамилии так и не вспомнил.

Мужчина неприветливо кивнул писателю, подхватил женщину и увел обратно за дверью. Хор голосов, приветствовавший их возвращение удвоенным приливом громкости и энтузиазма.

Дежурная медсестра перехватила недоуменный взгляд незваного гостя и неохотно пояснила.

– Это бывшие соратники врага народа Карла Радека. Собрались, чтобы осудить его преступную деятельность. Он у нас когда-то давно лечился, так они тут завсегда выездные пленарные заседания проводили. Летом в парке собирались, а когда холодно – в Водолечебнице». Она у нас всегда свободная, воды-то все равно нет, с тех пор как с царизмом покончили. Потом скамейки поставили, теперь там актовый зал. Вот они там, стало быть, решительно возмущаются.

И, оглядевшись по сторонам, вдруг заговорщицки подмигнула писателю.