— Какое дивное место, какие прекрасные деревья, какой прелестный домик! — восторгалась она. — Какое, должно быть, счастье жить здесь, дыша этим воздухом, под густым кровом этих деревьев!

В этот миг появился Филипп де Таверне, за ним шла Андреа в сером шелковом платье, волосы ее были заплетены в косу; она опиралась на руку барона, одетого в красивый кафтан голубого королевского бархата, остаток былого великолепия. Надобно заметить, что, следуя совету Бальзамо, барон не забыл надеть ленту ордена Святого Людовика.

Увидев их, дофина остановилась.

Принцессу окружил ее двор: офицеры, державшие под уздцы коней, придворные со шляпами в руках; они стояли тесной группой и перешептывались друг с другом.

Филипп де Таверне, бледный от волнения, с меланхолическим достоинством приблизился к дофине и произнес:

— С разрешения вашего королевского высочества позволю себе представить господина барона де Таверне Мезон-Руж, моего отца, и мадемуазель Клер Андреа де Таверне, мою сестру.

Барон склонился в низком поклоне, выдающем в нем человека, который знает, как надлежит приветствовать королев; Андреа же явила все изящество грациозной застенчивости, всю учтивость, столь лестную при изъявлении неподдельной почтительности.

Мария-Антуанетта взглянула на брата и сестру и, припомнив, что говорил ей Филипп о бедности своего отца, поняла, как им неловко.

— Ваше королевское высочество оказала безмерную честь замку Таверне, — с достоинством промолвил барон. — Наша убогая обитель не заслужила посещения столь прекрасной и высокородной особы.

— Я знаю, что я в гостях у старого французского воина, — отвечала ему дофина. — Моя мать, императрица Мария-Терезия, которая вела много войн, говорила мне, что в вашей стране люди, наиболее богатые славой, чаще всего бедны деньгами. — И с неподражаемым изяществом она протянула руку Андреа, которая, преклонив колено, поцеловала ее.

Тем не менее барон, думая о своем, с ужасом смотрел на толпу придворных, которых в его небольшом доме не на что будет даже посадить.

Но дофина тут же спасла его от конфуза.

— Господа, — обратилась она к своей свите, — вы не должны терпеть неудобств из-за моих фантазий или пользоваться привилегией дофины. Будьте добры обождать меня здесь, через полчаса я вернусь. Дорогая Лангерсхаузен, проводите меня, — попросила она по-немецки даму, которой помогла выйти из кареты. — И вы тоже, сударь, следуйте за нами, — сказала она вельможе в черном.

Этому человеку с красивым лицом и изящными манерами было лет тридцать, в своем простом черном наряде он выглядел по-особенному щеголеватым. Он посторонился, пропуская принцессу.

Мария-Антуанетта шла вместе с Андреа и дала знак Филиппу идти рядом с сестрой.

Барон же оказался рядом с тем самым, вне всякого сомнения, сановным лицом, которого дофина удостоила честью сопровождать ее.

— Так, значит, вы и есть Таверне Мезон-Руж? — обратился он к барону, щелкнув с чисто аристократической бесцеремонностью по своему великолепному жабо из английских кружев.

— Я должен обращаться к вам «сударь» или «монсеньер»? — спросил у него барон с бесцеремонностью, ни в чем не уступающей бесцеремонности человека в черном.

— Зовите меня просто «принц», — отвечал тот, — или, если вам предпочтительней, «ваше преосвященство».

— Да, ваше преосвященство, я именно и есть Таверне Мезон-Руж, — подтвердил барон со столь обычной для него насмешливостью.

Знание жизни и такт, присущие вельможам, подсказали его преосвященству, что он имеет дело отнюдь не с простым мелкопоместным дворянчиком.

— Этот дом — ваша летняя резиденция? — поинтересовался он.

— И летняя, и зимняя, — ответил барон, явно предпочитавший покончить с неприятными расспросами, но тем не менее сопровождавший каждый свой ответ глубоким поклоном.

Филипп время от времени с беспокойством оборачивался к отцу. Казалось, дом неотвратимо и с ехидностью приближается, чтобы со всей безжалостностью явить свою убогость.

Барон уже обреченно протянул руку к двери, куда давно не входили гости, как вдруг дофина обратилась к нему:

— Прошу извинить меня, сударь, за то, что я не зайду к вам в дом. Меня так влечет сень деревьев, что я провела бы в ней всю жизнь. Я немножко устала от комнат. Две недели меня все принимают в комнатах, а я люблю только свежий воздух, древесную сень и аромат цветов. — И, повернувшись к Андреа, она попросила: — Прикажите, мадемуазель, принести мне под эти прелестные деревья чашку молока.

— Ваше высочество, — вмешался побледневший барон, — как можно предлагать вам столь скудное угощение?