– Гдддр, смотреть, человек мужик поймать! – возбужденно и радостно похвастался тем временем хрипатый бас.

– Вкусный!

– С поющей плесенью!

– Со слизью семирука!

– С желчью змееконя!

– Вку-усно, - одобрительно промычал кулинар, но тут же спохватился: - Хозяин видеть?

Градус энтузиазма в рядах зеленых гурманов упал.

– Хозяину не надо…

– Хозяину неинтересно…

– Хозяин человек мужик не есть!

– Дурень Гмммр! Хозяин должен знать! А если хозяин человек мужик призвать?

– Кому человек мужик, кроме нас, нужен?! Хозяину не нужен!

– У хозяина человек женщина есть!

– Да и ту он не есть…

– Не твоего брюха дело, Грррм! – сурово пресек попытку бунта на корабле повар. – Хозяину лучше знать!

Бугни, сознавая правоту кашевара, поникли.

– И чего теперь? Человек мужик не есть?

– К хозяину отвести. Хозяин сказать есть – бугни есть.

– Вести к хозяину!!!

– Хозяин сейчас делами заниматься, в раболатори, - сурово оборвал высунувшиеся было ростки оптимизма кулинар. – Не беспокоить. Не отрывать.

– Но человек мужик…

– Гнннр хотеть семируком стать? Иди к хозяину, когда хозяин некогда!

Конечно, Гнннр хотел этим утром многого, но стать семируком не входило даже в первую тысячу его немудрящих желаний. Поэтому обиженный бугень насупился и отступил.

– Куда человек мужик девать? – рассеянно пнув пленника, с горьким недоумением вопросил Гнннр.

– На кухню! – радостно предложил Грррм.

– Еще не хватать! – пресек покушение на свою законную территорию кашевар. – Вон кладовка, туда и девать.

Агафон мгновенно и с ужасом понял, какую кладовку имеет в виду повар и сдавленно охнул.

– Живым не дамся… - прошипел лесоруб и схватился за ручку двери...

Но тут Грррм уперся.

– Кладовка темно, человек мужик не видно, - капризно пробасил обжора.

– Комната есть с окном, там! – обрадованно воскликнул тот, кого называли Гмммром. – Бугни сидеть, кости играть, на человек мужик смотреть, аппетит нагонять!

– Гнннр аппетит нагонять не надо – надо аппетит разгонять… Скоро Гнннр семирука есть…

– Гнннр семирука есть – Грррм человек мужик кушать! – радостно провозгласил бас и довольный своим остроумием загоготал.

Два голоса скрипуче поддержали его, а один просто пробормотал:

– Грррм опять сострить, опять удачно…

– Ладно. Валить отсюда, дармоеды, - отсмеявшись, сурово провещал кулинар. – А у Гдддр нет времени – тушу разделывать надо, соус готовить. Или семирука принести?

Под возобновившийся скрежещущий гогот дверь кухни скрипнула, открываясь и закрываясь, а топот трех пар нечеловеческих ног стал медленно откатываться вправо по коридору.

И вдруг пропал.

– Зашли, злыдни зеленые, - прошептала Грета.

Его премудрие с тихим стоном выдохнул, прикрыл глаза и медленно осел по стенке.

– Испугался? – снисходительно пробормотал лесоруб.

– Это ты про себя? – огрызнулся маг.

Лесли по обретенной за полдня нервозной инерции хотел сказать в ответ что-нибудь язвительное или выспренное, чтобы произвести впечатление на избранницу, но призадумался на секунду, опустил глаза и смущенно хмыкнул:

– И про себя тоже.

– Снаружи бугни, внутри зайцы… - пробормотала с отвращением еле – но слышно – принцесса, словно хлестнула кнутом, и во мраке чулана повисла напряженная колючая тишина.

Лес вздрогнул, покачнулся, как будто настоящая плеть наотмашь стегнула его по лицу, и замер.

Кто-кто, а уж он-то знал, что при поединке человека даже с самым могучим деревом рано или поздно настает момент для решительного удара, после которого столетний дуб или упрямая лиственница рухнут, заламывая ветки как руки и панически шумя поверженными кронами. Как лесоруб, он знал и чувствовал, когда и какой удар станет для дерева последним.

Как человек, он знал и чувствовал, какой удар станет последним для него, и когда простой деревенский парень, вдруг возомнивший себя будущим королем, упадет и больше не встанет.

Было дерево – и нет дерева. Есть ветки, кора, корни где-то в земле, живая еще и зеленая листва, куча щепы и кремовая, с темными кольцами лет, сердцевина…

А дерево умерло.

Был лесоруб – душа-парень, рассудительный, добрый, надежный – и нет его…

Останется только согнувшийся под каблуком сварливой королевской дочери альфонс и лизоблюд, забывший собственные корни и собственное имя.