Шрифт:
Дин стоял на своем обычном месте — у почерневшей кирпичной стены вокзала, выходящей на Йорк-Уэй, — наполовину скрытый тенью, однако так, чтобы заинтересованные лица знали, что он на работе.
Заинтересованные лица находились всегда.
Он снова заметил черный «сааб» — машина в третий раз выскочила на светофоре из-за угла. Подъехала ближе, притормозила и, прежде чем Дин успел к ней приблизиться, снова уехала. Набирается смелости, решил Дин. Вернется. А если нет? Фиг с ним — будут другие.
Он похлопал себя по боковому карману джинсов — там приятно шелестели бумажки, подвигал челюстью — она начинала болеть. Фигня — он привык.
Кайф от последней сигареты с крэком, как всегда, быстро улетучивался. Собачий холод. Сейчас бы пару затяжек от косячка с марихуаной, чтобы чуток взбодриться и согреться.
Он засунул руки в карманы. Без Джамала скучно.
Но деньги компенсировали потерю. Он знал, что бы предпочел, окажись он перед выбором: деньги или Джамал.
Он посмотрел в ту сторону, куда скрылась машина, — надо подождать, когда она вернется, — и в это время заметил потенциального клиента. Огромный накачанный мужик. Бритая голова. Дорожная сумка через плечо. Подошел, нагнулся.
Дин его узнал:
— Блин, я же тебе все сказал! Чего тебе от меня надо?
Тот остановился, поднял перед собой руки, словно собирался сдаваться в плен, как в старых фильмах про войну.
— Все тип-топ, — сказал он. — Я здесь по другому делу и ни о чем не собираюсь тебя спрашивать.
— Да? — недоверчиво переспросил Дин. — Я тебе уже говорил — Джамал мне не звонил. Понятия не имею, где он болтается.
Бритоголовый улыбнулся. Снова этот синий зуб, от которого Дин почему-то не мог оторвать глаз. От которого бросает в дрожь.
— Да ладно тебе. Не дрейфь. Мне он больше без надобности.
— Да? Зачем тогда пришел?
Бритоголовый вынул из кармана брюк пятидесятифунтовую купюру.
— Я к тебепришел.
Дин заулыбался при виде денег, немного расслабился.
— Это меняет дело, старик! Куда пойдем? Ты на машине?
Тот покачал бритой головой.
— Тогда в гостиницу. — Дин сделал шаг в сторону. — Пошли…
— Не в гостиницу.
— А куда?
— У меня есть кое-что на примете.
Снова улыбка на лице. От которой мороз по коже. Дин заволновался. Перед глазами помахали банкнотой.
— Это, — произнес Жуткий Зуб, — задаток. Еще одну такую бумажку получишь потом.
Дин схватил банкноту — деньги почти успокоили его страхи.
— Только после вас, — произнес он учтиво. Они прошли до конца Йорк-Уэй мимо баров и ночных клубов, когда-то служивших складами, спустились по бетонным ступенькам к каналу.
— Тебя как зовут-то?
— Алан, — сказал спутник после некоторого колебания.
— Ага, значит, Алан.
Дорога вдоль канала была усеяна цветами большого города — пучками выброшенных из воды водорослей, пустыми банками, бутылками, иголками от шприцев, какими-то осколками, обрывками, обломками. Кое-где из воды торчали ржавые магазинные тележки и остовы велосипедов, в темноте казавшиеся древними морскими чудищами или остатками затонувших городов. Фонари над головой не светили — там не было лампочек, стены покрывали граффити и объявления. В черноте арки под мостом могло происходить все, что угодно. Вокруг в кучах мусора копались крысы. Знакомое место — Дин и сам им пользовался пару раз.
— Я знаю тут одно хорошее местечко. Иди за мной, — сказал бритоголовый.
Он повел Дина в сторону от огней, буханья музыки из баров и ночных клубов, пока эти звуки не стали напоминать удары сердца. Полуразрушенные дома пустыми глазницами пялились на черную гладь канала. Страшное место — ни одной живой души, даже крыс.
Заброшенное здание. Дина начало трясти не только от холода. Здесь витал какой-то злой дух. Будто когда-то здесь произошло что-то страшное и до сих пор эхом напоминало о себе.
— Люблю места, в которых есть изюминка, — сказал Дин, представляя очередную пятидесятифунтовую купюру и ломая голову, что же такое придется сделать, чтобы заработать этакую прорву денег.
Алан, молча ухмыляясь, расстегнул ремень.
— Давай, Дин, — сказал он, — придется поработать. Я тебе за это плачу.
Дин встал на колени, начал расстегивать на Алане джинсы, нащупал и вытащил твердеющий пенис, провел рукой вдоль и вдруг застыл в ужасе.
— Блин, что это?