Наша тайна облаком висела в воздухе между нами. Сердце у меня колотилось. Я прокручивал в памяти все наши с Кенигом разговоры и пытался понять, изменилось ли мое отношение к нему. Не изменилось.

— Почему тогда — у меня в голове не укладывается, что я это спрашиваю, но все-таки, — почему они не превращаются в людей, если всей стае грозит гибель?

— Мы не можем превращаться по собственному желанию. Это зависит от температуры. Зимой волки, летом люди. С каждым годом мы проводим и человеческом обличье все меньше и меньше времени, пока в конце концов не превращаемся в волков навсегда. В волчьем обличье мы не помним себя людьми, — Я нахмурился. Каждый день, проведенный с Коулом, делал последнее утверждение все менее правдивым. Странно было чувствовать, как что-то, так долго бывшее для тебя незыблемым, начинает понемногу изменяться. Все равно как если бы сила притяжения перестала действовать по понедельникам. — Разумеется, это крайне упрощенное объяснение. Но по сути все обстоит именно так.

Слышать выражение «крайне упрощенное объяснение» из собственных уст тоже было странно; просто Кениг сам выражался очень официально.

— Значит, Грейс…

— Не объявляется потому, что при такой погоде ее состояние пока нестабильно. Как она объяснит все родителям?

Кениг задумался.

— Вы рождаетесь такими?

— Нет, все происходит как в старых добрых фильмах ужасов. Методом укуса.

— А Оливия?

— Ее укусили в прошлом году.

Кениг негромко фыркнул.

— Уму непостижимо. Я ведь знал. Я раз за разом натыкался на подтверждения этого факта, но не мог поверить. А когда Грейс Брисбен исчезла из больницы, оставив в палате только окровавленную ночную рубашку… врачи сказали, она умирала и не смогла бы покинуть больницу без посторонней помощи.

— Ей нужно было превратиться в волчицу, — сказал я негромко.

— Все в отделе обвиняли тебя. Пытались найти способ тебя распять. И Том Калперер в первых рядах. Хейфорт и все остальные прямо из кожи вон лезли, чтобы ему угодить. — В его голосе прорезалась горечь, и я вдруг увидел его в совершенно ином свете. Без формы, дома, с банкой пива, с собакой или перед телевизором. Обычным человеком, а не безликим существом в форме, каким я всегда его считал. — Они были бы очень рады повесить на тебя всех собак.

— Это не может не радовать, — отозвался я. — Потому что я могу лишь до посинения твердить им, что ничего не совершал. Пока Грейс не будет достаточно стабильна, чтобы появиться снова. А Оливия…

Кениг помолчал.

— Почему они ее убили?

Мне все время мерещилась Шелби, из головы не шел ее взгляд, устремленный на меня сквозь кухонное окно, отчаяние и гнев, которые я в нем различил.

— Думаю, никаких «их» там не было. За всем этим стоит одна волчица. Она раньше уже нападала на Грейс. И на Джека Калперера тоже она напала. Никто другой не стал бы убивать девушку. Летом уж точно. Летом другой еды полно.

Я должен был попытаться очень осторожно задвинуть воспоминания об истерзанном теле Оливии куда-нибудь в глубь сознания.

Минуту-другую мы ехали молча.

— Значит, ситуация следующая, — произнес Кениг, и я восхитился, что он даже сейчас выражался как полицейский. — У них есть разрешение на отстрел всей стаи. Четырнадцать дней — это не очень много. Ты утверждаешь, что часть из них вряд ли сможет превратиться в людей до этого срока, а часть не способна превращаться в людей совсем. Выходит, речь идет о массовом убийстве.

Ну наконец-то. Слышать подобное определение плана Калперера было отрадно и жутко одновременно.

— Вариантов у нас не так много. Можно объявить об истинной природе волков, но…

— Мне кажется, это не очень удачная идея, — поспешно произнес я.

— И я как раз собирался сказать, что это не кажется мне разумным. Оповестить жителей Мерси-Фоллз о том, что в окрестностях обитает стая волков, переносящих неизлечимое инфекционное заболевание, когда мы только узнали о гибели девушки…

— Это добром не кончится, — договорил за него я.

— Другой вариант — попытаться поднять на защиту волчьей стаи «зеленых», не упоминая при этом, что это не обычные волки. В Айдахо такое не сработало, да и сроки, думаю, слишком короткие, но…

— Мы думали переселить их, — сказал я. Кениг замер.

— Продолжай.

Я замешкался, подбирая слова. Кениг говорил так четко и логично, и меня опять охватило чувство, что я должен разговаривать так же.

— Куда-нибудь подальше от людей. Но с другой стороны… этим мы можем еще больше усугубить ситуацию, если не будем знать, как к этому отнесутся люди. И я не представляю, как поведет себя стая на новом месте, если не будет границ. Я не понимаю, надо ли попытаться продать дом Бека и купить землю, или еще что-то. У нас не хватит денег выкупить всю территорию. У волков огромный ареал обитания. Так что всегда есть вероятность осложнений.

Кениг побарабанил пальцами по рулю, сощурился. Повисло долгое молчание. Я был этому рад. Я нуждался в этом. Последствия моей откровенности казались предсказуемыми.

— Мне кое-что пришло в голову, я только еще не до конца это продумал, — сказал наконец Кениг. — У меня есть земля, в нескольких часах езды к северу от Пограничного водопада. Она принадлежала моему отцу. Я ее унаследовал.

— Я… не надо…

— Это полуостров, — перебил меня Кениг. — Довольно большой. Раньше там была база отдыха, но она давно закрыта из-за старых семейных дрязг. Территория огорожена. Изгородь там не самая лучшая, между деревьями просто натянута рабица, но ее можно укрепить.