И здесь мы подходим к едва ли не самому драматическому парадоксу. Государство Израиль создавалось на основе двух противоречащих друг другу стремлений. С одной стороны, это было движение за самовыражение еврейского народа, а с другой — это национальное движение, развивавшееся в условиях войн и жесточайшей борьбы за существование, обладало очень ясными и в чем-то специфическими представлениями о том, чего оно хочет достичь.

Основатели Израиля мечтали создать здесь новый тип человека разностороннего, прекрасного, сочетающего в себе духовные качества и внутреннюю духовную силу еврейского народа, накопленную за долгие века, вроде Виленского Гаона, и в то же время обладающего свойствами и способностями такого человека, как Спартак. Этот человек, унаследовав духовное величие прошлого, должен был приобрести черты, которых, по мнению евреев, ему прежде всего не хватало, — физическую силу, прямоту, умение сражаться и сражаться хорошо, способность жить оседлой жизнью в своей стране. И поскольку наши

отцы считали, что духовный элемент заложен в народе настолько глубоко, что нет нужды его укреплять, они стали прежде всего учителями, просветителями, создателями нового типа евреев… И они преуспели.

По правде говоря, даже чересчур преуспели — в создании нового типа, который, если вдуматься, является не подражанием какому-либо народу, но, скажем, чтобы это не прозвучало слишком уж антисемитски, подражанием некоему абстрактному идеалу нееврея. Они преуспели в создании того, что по существу не было ни русским, ни английским, ни французским. Появилась нация, лишенная подлинной сердцевины нашего народа. Она выросла здесь, в Стране Израиля, но по своему образу жизни, по способу мышления она стала гораздо более нееврейской, чем, может быть, какая бы то ни было нееврейская нация.

Однажды кто-то сказал: нееврей — это не еврей, но подлинным, законченным неевреем может быть только еврей. Итак, появилось поколение, у которого есть масса превосходных качеств. Но до чего же оно странное! Черты, которые считались типично еврейским, — гибкость ума, утонченность, обширные знания, самокритичность, — качества, которые были частью нашей сути, исчезли. Мы стали совершенно другим народом: очень целеустремленным, неспособным меняться, неспособным сомневаться в себе и критиковать себя. Мы снова с успехом приспособились, но не к тому, что реально существует, а к тому, что мы создали в своем воображении. И дело не только в том, что это трагично само по себе, а в том, что, поскольку наше государство имеет такое значение, оно становится образцом для подражания евреев диаспоры, притом нередко отрицательным образцом.

Мы этого совершенно не хотели, однако наши намерения тут мало что значат. Куда важнее вопрос: сумеем ли мы сохраниться и выжить в таком нееврейском качестве? Проблема самобытности куда важнее, чем экономические и даже политические проблемы. Если последние постоянно меняются, то это относится к самой сути нации.

Неужели нас устраивает роль во второстепенной пьесе? Не лучше ли стать наконец самими собой? Но для этого надо сделать все возможное, чтобы выяснить, что же мы собой представляем изнутри, выяснить, какой образ живет в наших сердцах и как он должен развиваться теперь, когда отпала нужда в приспособлении. Кажется, актер уже сыграл весь репертуар, и теперь его спрашивают: «А сам-то ты кто? Что ты собой представляешь?» В этом и состоит проблема: можете вы быть только актерами, или у вас есть свое собственное лицо?

Никогда прежде израильтяне так страстно не ждали прихода Мессии. Израильтяне всегда спешат, они невежливы. Они такие всегда. Это признаки израильской жизни. Но это вовсе не значит, что израильтяне плохие люди. С какой-то точки зрения предпочтительнее попасть в неприятность в Израиле, чем в какой-то другой стране: в Израиле тебе помогут. Но, с другой стороны, больше шансов попасть в неприятность именно в Израиле.

Больницы в Израиле переполнены. О себе не скажу — мне всегда оказывалось особое внимание. Но, как правило, люди в израильской больнице чувствуют себя не очень-то уютно.

Часть всей этой нервозности, возможно, заложена в нашей — еврейской — природе.

Есть и еще одно еврейское свойство: израильтяне неважные слуги. Возьмите, к примеру, Швейцарию или любую другую европейскую страну. Тамошний официант — он таки официант. Кондуктор — действительно кондуктор. А в Израиле кондуктор непременно хочет быть генеральным директором, официант — хозяином ресторана… И от этой всеобщей неудовлетворенности собственным положением тоже происходит некоторая напряженность, нервозность, которая не имеет никакого отношения к сегодняшней ситуации в Израиле.

Еще один момент: израильтяне — все еще не единая нация, они не понимают реакций друг друга. То, что естественно для одного, то дико, а в каких-то случаях оскорбительно для другого. Что вовсе не всегда приводит к этническим или расовым столкновениям, хотя иногда приводит. Так или иначе, но напряжение накапливается. Люди живут вместе, а мыслят по-разному. И нет сильного ядра, удерживающего всех вместе — нет чего-то достаточного для их объединения.

И плюс к этому террор.

Назовите это цинизмом или неуместным хладнокровием, но не так уж много людей было убито в ходе нынешней интифады. Существенно больше народу погибло в дорожно-транспортных происшествиях. Однако террор порождает чувство тотальной незащищенности. Теракт может настичь всякого, где угодно, в любое время. И нет способа защититься от него.

Сравните палестинский террор с деятельностью других террористических организаций. Обычно у террористов есть ограничения. Мафиози, как правило, не убивают женщин и детей. Не станет убивать женщин, стариков и детей большинство религиозных террористов. Деятельность националистов в некоторых странах направлена исключительно против солдат и не затрагивает мирных жителей. Экстремисты в Европе нацелены на какие-то конкретные объекты или охотятся за определенными политическими деятелями. Они чаще всего не похищают случайных людей, их цель — личности, выбранные по тем или иным соображениям. Арабский террор не исключает никого. Он не предполагает дискриминации.