Придав голосу баритональный тембр, искусно играя обертонами, Павел Сергеевич выказал поддержку вконец расстроенной матери, пристыдил попутчиков и заявил, что “будем кружить по городу хоть до Второго пришествия, пока не отыщем мальчишку”. И всё это изложил громким, уверенным, по спокойным голосом, с неизменным обращением к грубиянам исключительно на “Вы”, с нарочито старорежимными выражениями: “милостивыми сударями” и “сударынями”. Туристы притихли. И тогда грузный экскурсовод, устроившийся на сиденье возле водителя и до сих пор выдерживавший в перепалке нейтралитет, отчетливо кивнул головой и тем самым решил сомнения бузотёров; поддержала, значит, Хомякова администрация, одобрила его миротворческие усилия. И надо же, в это самое мгновенье, воистину словно из-под земли, возник “мальчишка”! Лет эдак не менее шестнадцати: старшеклассник или даже студиоз. Был он так расстроен и смущен, так неподдельно обрадовался обретению мамочки, что растрогал даже самых прожжённых скандалистов. Да и были ли такие в экскурсионной поездке? Люди как люди, какова жизнь, такова и реакция на неё…

Постепенно растаяли колкие ледышки злости, по салону снова прокатился гул, на сей раз явно одобрительный. Кто-то даже сподобился на шутку. Шутка получилась никакой: набор малосвязанных между собой слов, сопровождаемых хихиканьем, но ситуации необходим был не смысл, а сам факт шутки: шутим, значит, помирились. Смеялись громко и долго, можно сказать, истерично, почти каждый что-то выкрикнул, множа бессмыслицу, но и продлевая, распаляя смех. Отсмеялись и с чувством выполненного долга затихли, невольно косясь на “архитектора мира” — Хомякова, с почтением и лёгкой опаской. Сергей Павлович понял: отныне он неформальный лидер группы, а если приведётся, то и третейский судья…

— Скажите, пожалуйста, — обратился Хомяков к блондинке, — что Вы различаете в овальном барельефе на скале?

Он четко объяснил попутчице, где именно на скале располагается овальный барельеф, ни разу (особая гордость ритора!) не ткнув пальцем в пространство перед собой.

— Орла на вершине скалы, — практически без промедления с улыбкой ответила блондинка.

То, что с улыбкой и без промедления — обрадовало Хомякова. Значит, у него есть реальные перспективы в отношениях с прельстительной дамочкой. Пусть не сегодня, пусть даже не завтра; до конца курортного срока у Сергея Павловича оставалась целая неделя… Недели-то уж точно хватит. Да, но откуда она взяла орла на горной вершине?

Орел, оказывается, был, и тоже в овале — правее и чуть выше питекантропа. Сергей Павлович, признав правоту попутчицы, убежденно заключил, что не случайно взгляд такой обворожительной женщины выделил на склоне скалы орла — символ, или, как сказали бы сейчас, логотип Кавказских минеральных вод ещё со времен их основания при “проклятом царизме”, а вот его взгляду лукавый подсунул куда как мерзкое создание. Ох, не случайно!

Блондинка с новой подсказки Хомякова добралась-таки взглядом до его барельефа и тотчас назвала считанное изображение обезьяной. Хомяков похвалил попутчицу за способность различать в, казалось бы, хаотическом наборе линий, теней и световых пятен конкретные рисунки. Заметил, уже без тени иронии, что такая способность к выделению динамической метафоры свидетельствует о склонности к кинематографическому творчеству.

Дамочка с возросшим почтением глянула па Хомякова; кинематограф, к которому, как видно, имел отношение её новый знакомый, оставался в народе престижной профессией.

— А как вас звать, прекрасная незнакомка?

— Просто Наташа…

Ну что ж, пусть будет “Просто Наташа”… Простенько и мило, как название незабвенного мексиканского телесериала. Помните?

Напряженная улыбка “просто Наташи” подсказала Хомякову, что его собеседница не помнит первого на отечественном телевизионном экране сериального “мыла” под названием “Просто Мария”, возможно, даже не смотрела его вовсе. Вполне могла помнить мама её, судя по возрасту дочери — ровесница Хомякова.

— Я покину вас ненадолго…

Следовало дать Наталье в одиночестве спокойно разобраться с только что состоявшимся знакомством и окончательно принять или отвергнуть перспективу традиционного курортного романа. Да и самому подготовиться к неблизкой дороге. “Покурить и оправиться!” — как в годы армейской молодости Хомякова командовал перед посадкой в автобус их оркестровый старшина.

По дороге в Ессентуки заехали в ущелье, название которого Павел Сергеевич, конечно же, не запомнил. Попили тепловатой, насыщенной солями минеральной водички из мощного источника, и гуськом вслед за экскурсоводом проследовали к подъёмнику. Представлял он собой просторную железную платформу с дощатым настилом, которая усилием упрятанных под нее электромоторов протаскивалась по выложенным на склоне горы рельсам к площадке на примерно 50-метровую высоту.

Управлял этим архаичным механизмом мужчина лет сорока из местных, словоохотливый, почти без акцента изъясняющийся на русском языке. Пока поднимались, он успел поведать с наигранной грустью, что за два десятилетия нового пришествия капитализма подъёмник ни разу не ремонтировали, хотя еще в середине восьмидесятых был готов проект его коренной реконструкции и вроде бы даже успешно решался вопрос финансирования.

Тема наступившей с падением советской власти разрухи была в последние годы в стране беспроигрышной. Вот и здесь, в кавказском ущелье, ее с готовностью поддержали туристы из разных регионов России. Только вот за страстными обличениями власти чистогана” как-то не обратили внимания на такой “пустяк”, как полное игнорирование на подъёмнике правил безопасности пассажиров. Людей набилось на платформе, что сельдей в бочке, и при этом никакого ограждения по периметру, никакой надёжной опоры, за которую можно было хотя бы ухватиться. Случись встряска, многие слетели бы с платформы.

На кого не подействовала демагогия горца, так это на Сергея Павловича. Он был убежден, что абориген-жалобщик и является нынешним владельцем подъёмника; приватизировал за копейки по остаточной цене и за два десятка лет “наварил” на нём немалый капитал. Из доходов этих вполне мог бы установить новый подъёмник, хотя бы того, советских времён, проекта реконструкции. Однако разоблачать хитреца не стал: подъём короток, Бог даст, пронесёт, к тому же не хотел в глазах Натальи прослыть склочником.