На Земле, когда я еще жил, у меня были дети. Их я, конечно, любил. На Земле, когда я еще жил, мне часто приходило в голову: а что будет, когда я состарюсь? Женюсь ли во второй раз? Или поселюсь в глухой сирийской деревушке, в доме, что достался мне в наследство от родителей, и доживу век вдовцом? Или буду ездить за сыновьями и дочерьми по всему миру, следить, как складываются их судьбы, и нести маразматический вздор на свадьбах?

Ничего подобного не случилось. Я скоропостижно скончался за год до положенной отставки, а поскольку работал в современном городе Дамаске, меня отвезли в современную больницу. Там к моей голове подключили компьютер, и все мое сознание перекочевало на диск. Иными словами, я воскрес — но уже как компьютерная программа.

Использовать мертвые души можно по-разному. Проект «Перегрин» — это средневосточный аналог европейской серии «Биосфера» и американской программы «Адастра» [9] . Мы, азиаты, народ неторопливый и всегда опаздывающий, поэтому ближайшие звезды и лучшие планеты разобрали до нас. Когда стартовал «Перегрин-6», японская «Нара-II» успела пройти больше половины пути к Альфе Центавра-Б. Конечно, можно иронизировать над нашим обычаем плестись в хвосте у цивилизации — его часто объясняют тяготением Лиги арабских государств к исламу. Самому мне кажется, дело тут в другом. В климате, что ли? Надо было мне остаться на Земле, но я предпочел лететь. А вдруг, думаю, долгие странствия — как раз то, что мне нужно.

И вот я здесь. И мы достигнем нового мира, и его завоюет земная жизнь, но сколько еще лететь… Сколько впереди пространства и времени… Иногда я с трудом заставляю себя об этом думать. А другие уже давно не думают. В том-то и беда. Когда нет общей цели, остаются лишь виртуальные игры.

До вечернего собрания времени еще много. Прощаюсь с магистром, возвращаюсь в александрийский дом, в перекормленное женское тело. Полуденный сон. В коридоре шепот: «Ладно, могу одолжить деньжат, пока тебе брат из Америки не пришлет. Но только под расписку, и учти — пять процентов в месяц».

— Эй! — зову я. — Это кто?

— Проснулись, мисс? Чего-нибудь нужно? — Служанка просовывает голову в мою затемненную комнату.

— Скучно мне. Пройтись, что ли? Может, составишь компанию? Подбери-ка мне что-нибудь из одежды. — Я небрежным жестом указываю на свою пышную грудь. — И учти, я вовсе не имею в виду черные платки, в которых здесь ходят женщины.

— Пройтись? — от изумления у служанки глаза лезут на лоб.

— Оздоровительная прогулка, — уточняю. — А что в этом плохого?

— Как — что? А колени?! Далеко вы на таких ногах уйдете? Забыли, чем это кончилось в прошлый раз? Неделю потом отлеживались.

Она хочет уйти, но в последний момент задерживается в дверях.

— Поговорю с Кумаром, — обещает таким тоном, словно речь идет об одолжении. У него после чаепития машина освободится. Может, и вам даст порулить.

Как на это реагировать? Пока я не вижу ничего, с чем не сумею справиться.

— Хорошо.

Шепота в коридоре не слышно — может, слуги смолкли, может, отошли. До чаепития можно насладиться сном.

Чаепитие — еще один эвфемизм матушкиного обжорства. Нас обеих кренит и качает в море липких сластей.

— Я так поняла, ты уезжаешь, — говорит она. — Кумар тебя поучит водить?

— Если ты не против, — отвечаю.

Она буравит меня поросячьими глазками.

— Почему бы и нет? Ты ведь уже большая. — С этими словами матушка уничтожает медовый пирог.

После трапезы слуги приносят мне верхнюю одежду и заботливо маячат рядом, пока я осторожно спускаюсь по лестнице. Наконец мои ноги ступают на непривычные узорные плиты тротуара. Кумар, подогнавший лимузин к боковому входу, распахивает передо мной дверцу. Этот смуглый пакистанец, как пить дать, принадлежит к секте еретиков.

С чего я это взяла? Да просто знаю свою часть света. В Египте очень немногие христианские семьи набирают прислугу не из коптов [10] . Мы относимся к их числу, но все же стараемся не брать на работу ортодоксальных мусульман, которые только и умеют, что ругаться и качать права. Я растекаюсь по заднему сиденью. Подходит служанка с корзиной для пикника. Величиной эта корзина с меня, а потому на заднем сиденье совершенно не остается свободного места.

Дверцы шикарно хлопают, Кумар жмет педаль газа. Нас с шофером разделяет стеклянная перегородка, разговаривать можно только по внутренней связи, но Кумар не спрашивает, куда ехать. Мы минуем четыре квартала и останавливаемся на самой окраине пригорода, у ворот в живой изгороди.

Отворяется правая задняя дверца — та, что возле меня, — и в машину втискивается молодой человек.

— А ну-ка, сердечко мое, подвинься, — командует. — В такой тесноте от меня проку мало.

Пряча смущение, я отпихиваю корзину со снедью. Мужчина садится и хлопает дверцей. Все происходит очень быстро, даже поцелуй — второпях.

— Ты как насчет кино? — спрашивает. А рука уже тискает мою левую грудь.

— Какое кино? — интересуюсь. — Где?