Он среднего роста, худощав. Широковатые скулы круто сбегают к острому подбородку. Прямые волосы свисают на лоб, и он поправляет их мальчишеским жестом. (С годами, правда, он стал делать это реже – вот тут уж действительно сказывается результат «целеустремленного самовоспитания»). В безупречно отглаженном, сшитом по моде костюме, в галстуке, узел которого широк ровно настолько, насколько нужно, во всем его внешнем облике, включая простую прическу, ощущается не только хороший, строгий вкус, но, прежде всего, характер – характер человека, который все делает добротно, ни в чем не терпит небрежности.

Словом, внешность его была бы обычна – такой, знаете, современный молодой человек, если бы не глаза – большие, выпуклые, продолговатые, с зеленоватым отливом («как у кошек. А у кошек ведь красивые глаза»? – так сказал мне однажды юный Карпов не без затаенной гордости). Да, глаза у него необычные – холодные и обжигающие в одно и то же время.

Именно глаза придают манере Карпова нечто, весьма интригующее зрителей. Сделав ход и торопливо поправив волосы, он начинает вдруг бросать на противника пронзительные выпытывающие взгляды, словно посылая один за другим снопы телепатических лучей. Даже человеку, наблюдающему это со стороны, делается не по себе, а что же должен испытывать соперник?

Но однажды самому Карпову пришлось стать одновременно не только субъектом, но и объектом визуального воздействия, если таковое, разумеется, существует. Я имею в виду матч на первенство мира Карпов – Каспаров (1984/85).

Это был особенный, удивительный матч, не имевший прецедента в истории шахмат. В нем было сыграно сорок восемь партий – ровно вдвое больше, чем, скажем, в матче Ботвинник – Бронштейн (1951) либо Петросян – Спасский (1966). Но и этого чудовищного количества партий не хватило, чтобы узнать победителя: после того, как Каспаров выиграл 47-ю и 48-ю партии, то есть при счете 5:3 (остальные встречи закончились вничью) президент ФИДЕ Кампоманес в феврале 1985 года вмешался в небывало затянувшееся (на пять месяцев!) единоборство и прервал его, назначив новый матч на сентябрь. Никогда не было такого долгого матча, никогда не было матча с таким большим количеством партий и никогда не было матча на первенство мира, который не назвал бы победителя.

Не стоит доказывать, каким тяжким испытаниям подверглись оба соперника, особенно если вспомнить беспрецедентный опять-таки ход поединка. Сначала матчевая судьба сурово обошлась с претендентом. Каспаров должен был, конечно же, понимать, что по логике матчевой борьбы именно Карпов, обладая преимуществом шахматного опыта вообще и матчевого в частности, постарается, скорее всего, в первых партиях добиться максимально возможного перевеса. Как и должен был понимать, что при игре до шести побед и без ограничения количества партий (ничьи – не в счет) спешить незачем. Тем более, что Каспарову надо было еще врасти, пустить хоть маленькие корешки в скудную, неподатливую почву матча на первенство мира, к тому же безлимитного, а значит, вдвойне для него нового.

Да и такой знаток матчевого единоборства, как Ботвинник, публично остерегал своего бывшего ученика от опрометчивых действий на старте.

Увы, повышенная эмоциональность, логика его хотя и универсального, но вместе с тем резко наступательного стиля в сочетании с оптимизмом молодости вступили в столкновение со здравым смыслом. И хотя логика матчевой борьбы должна была безоговорочно подчинить себе все, верх взял темперамент.

Нельзя, впрочем, исключать и того, что Каспаров решил ошеломить противника упреждающим ударом. Так или иначе, но в любом случае уверенный в себе претендент переоценил свои силы, а значит недооценил силы своего грозного противника. В это трудно поверить, согласен, но вспомним – Каспарову был всего двадцать один год: в истории борьбы за первенство мира, по крайней мере среди мужчин, не было и этого аналога.

Наивность такой стартовой тактики стала очевидной катастрофически быстро. Отражая с большим мужеством и хладнокровием азартные атаки Каспарова, Карпов искусно перехватывал инициативу и одерживал одну победу за другой. Уже после девятой партии счет стал 4:0 в пользу чемпиона.

Начиная с десятой партии, потрясенный свершившимся Каспаров не сомневался в успехе чемпиона. Возникла парадоксальная ситуация, диктовавшая осторожность обоим: один рисковать уже не мог, другой – не хотел. Последовала (опять-таки беспрецедентная!) серия из семнадцати ничьих, после чего Карпов одержал пятую победу, и Каспаров оказался у роковой черты.

Смею утверждать: в этот момент никто, даже, наверное, и Каспаров, не сомневался в успехе чемпиона. Но один шанс у претендента все-таки сохранился. Он заключался, этот шанс, в том, что чемпион, как можно было понять в ходе семнадцати ничейных партий, поставил перед собой цель не просто победить в матче, но и не проиграть ни одной партии.

Трудно упрекнуть Карпова за этот замысел. В победе он не сомневался, а раз так, то почему бы, во-первых, не победить эффектно, а во-вторых, и это неизмеримо важнее, почему бы не нанести Каспарову удар такой психологической силы, который хотя бы на ближайшие годы лишил его уверенности в себе во встречах с чемпионом.

Но на этот раз роковой просчет допустил Карпов. Теперь уже он переоценил свои, по крайней мере физические, возможности и недооценил стойкости духа, физического и психического здоровья своего молодого противника. С каждой ничьей уже поверженный, казалось бы, Каспаров сначала незаметно, а потом все более ощутимо приходил в себя. Мало того, Карпов не учел того, что в ходе буквально каждой партии Каспаров набирался матчевого опыта, мужал как боец, просто взрослел, наконец.

И вот игровая инициатива постепенно переходит к претенденту. По-прежнему избегая рискованных решений, он умудряется вскрывать изъяны в игре Карпова и одерживает три победы. Замечательное мужество молодого претендента производит сильное впечатление на шахматный мир, и разочаровавшиеся было болельщики Каспарова прощают ему ошибки старта.