— Уйди с дороги. Нам еще полно всего загрузить до отплытия, и неохота пересекать Бискайский залив в сентябрьские шторма.

Люций спешился и прежде, чем они смогли его остановить, поднял на правое плечо тяжелую амфору с вином и пошел по деревянному трапу на борт. Это стоило ему таких мучений, что моряки просто не могли себе представить.

Еще незажившие раны на спине разошлись и начали заново кровоточить. Однако он не издал ни звука, не подал вида. Поставил амфору на стойку и вернулся за следующей.

Моряки переглянулись и пожали плечами.

Они думали, что будут грузиться целое утро, но благодаря помощи и силе незнакомца справились уже к пятому часу.

Капитан, тот самый, что разговаривал с Люцием, облокотился на планшир.

— Так ты хочешь попасть в Галлию?

— Нет, вы хотите попасть в Галлию. Я хочу, чтобы меня высадили в Новиомагнус.

— Высадили? Да ты знаешь, что теперь значит плавание в Британских прибрежных водах?

Люций покачал головой.

— Нет, представления не имею. Это ваша работа. Но когда вы высадите меня в Новиомагнусе…

— Если.

— Когда. Там я заплачу вам пять серебряных монет прежде, чем вы отчалите в Галлию.

Капитан, понизив голос, демократично посовещался с обоими членами команды и пробурчал:

— Ладно. Только сначала сходи разберись с лошадью.

Вон там, в таможне. Что получишь за нее, пойдет за первый взнос. Люций опять покачал головой:

— Куда еду я, туда и она.

— Нет.

— Да.

— Слушай, солнышко, я капитан этого судна, а капитан корабля в море — это маленький император. Его слово — закон. Никто на этой старой дырявой посудине не пернет без моего разрешения, понял? А кони — это одна из вещей, которых я не желаю видеть на своем судне.

— Или кошек, — сказал один матрос

— Или женщин с ихними месячными, — добавил второй.

— Или любой штуковины, сделанной из липы, — сказал первый.

— Или…

— Хватит, хватит, болтливые болваны, у нас у всех есть свои маленькие смешные предрассудки. Ваши — это кошки и обливающиеся кровью бабы, мои — кони. — Он снова повернулся к Люцию. — И мой предрассудок подсказывает мне, что корабли, погода и лошади сочетаются так же, как вино, женщины и целомудрие. Один намек на шторм, или вдруг Юпитер рассердится и начнет метать в нас стрелы, лошади начинают в панике метаться по судну. С этими вашими конями — сплошные чертовы неприятности. Значит, хочешь сохранить свою лошадь — она с тобой остается.

— Ты просто не знаешь Туга Бин, — сказал Люций, потрепав ее по холке.

— Чистая правда. И знаешь что? Как-то я не чувствую желания знакомиться с этой очаровательной дамочкой.

Так что давай вали отсюда и…

Люций шагнул на трап, ведя за собой Туга Бин.

— Если она причинит тебе во время плавания неприятности, — сказал он со спокойной решительностью, — я лично перережу ей глотку и выброшу ее за борт. Даю слово.

Капитан внимательно посмотрел на странного сероглазого любителя лошадей и понял, что тот, бесспорно, человек, чье слово кое-что значит.

— Десять серебряных монет, — проворчал он. — И ты на борту.

— Десять серебряных монет, — согласился Люций. — Когда высадишь нас в Новиомагнусе.

Моря этим поздним летом были спокойными, и плавание шло без происшествий, за исключением одного случая, когда они бросили якорь в Гадесе, чтобы взять на борт свежей воды. Оба матроса вернулись на судно, пошатываясь под тяжестью огромной амфоры. Поставив ее и утерев пот со лба, один из них сказал:

— Рим пал. Готам открыла ворота какая-то чуткая старая матрона, которая больше не могла видеть, как люди мрут с голоду. Можно подумать, что готы собирались войти в Рим и начать чертову бесплатную кормежку. Так что они вошли и обчистили город до дна.

Ни Люций, ни капитан не произнесли ни слова. Этого следовало ожидать.

— Потом Аларих, их вождь, отправился на юг и насмерть отравился, как говорят. Грязная работа

Люций вскинул глаза.

— Теперь готами правит его братец. Звать Атавулф.

Такой же крутой, как и его старший брат, по слухам. И знаете что? Знаете, на ком он женился? Или, точнее, кто вышел за него замуж? — Он распрямил ноющую спину. — Ну, просто не знаю, в какое время мы живем. Он просто пошел, и тут его подцепила императорская сестра, вот так вот.

Люций открыл рот.

— Принцесса… Галла Плацидия? — хрипло спросил он.

Матрос ткнул в него пальцем.

— Она самая. Сестра императора, как говорили, его правая рука. А теперь она — раз! — и выдала сама себя замуж за вождя готов!

Люций опустил голову на грудь и больше ничего не сказал.

Но тем же вечером, когда судно плавно скользило по волнам, и звезды высыпали на летнее небо, и луна зашла, и золотые берега Испании исчезали за их кормой вместе с уходящей ночью, капитан и оба его матроса сидели и недоумевали, поглядывая на своего странного пассажира, сероглазого британского всадника. Потому что Люций стоял на носу старого грузового суденышка, смотрел на звезды, воздев к небесам сжатые кулаки и запрокинув голову, и смеялся, словно ему рассказали самую забавную шутку на свете.