Параллельно с работами в МАИ на подмосковном испытательном полигоне с 17 апреля по 12 мая 1942 года шли конкурсные испытания образцов А. И. Судаева (конструктор находился в блокадном Ленинграде и испытывал оружие прямо на передовой), Безручко-Высоцкого и Шпагина. Пистолет-пулемет Судаева в первый раз отстрелял 4 апреля 1942 года инженер-испытатель Б. Канель. Комиссия полигона пришла к заключению: «Пистолет-пулемет Судаева заслуживает внимания в отношении маневренности (легкий) и простоты устройства (не сложный в производстве), поэтому таковой необходимо доработать в отношении безотказности работы автоматики и питания».

Именно Алексей Иванович Судаев вошел в историю стрелкового оружия как создатель лучшего пистолета-пулемета Второй мировой войны. В июле 1942 года Московский машиностроительный завод имени В. Д. Калмыкова, до этого выпускавший ППШ, приступил к организации производства ППС. В январе 1943 года ГАУ утвердило чертежи и технические условия на производство пистолета-пулемета, получившего индекс «ППС-42». По результатам успешно проведенных в январе — апреле 1943 года войсковых испытаний ППС-42 был рекомендован для принятия на вооружение Красной армии. Конструктор не остановился на достигнутом, продолжал совершенствовать свой автомат. 1 сентября 1944 года А. И. Судаевым были зарегистрированы сразу три заявки на изобретения.

Но вернемся в Матай, где трудился Калашников. Его второй образец назвали ППК — пистолет-пулемет Калашникова 1942 года.

Многие годы спустя доцент кафедры «Стрелковое оружие» Ижевского государственного технического университета Н. В. Ежов напишет:

«Конструктор Калашников — бесспорно талантливый человек. Уже второй его образец — пистолет-пулемет с полусвободным затвором — имел множество неординарных технических решений. Это относится в первую очередь к ствольной группе и ударно-спусковому механизму».

Проверочные стрельбы образца проводились по ночам в инструментальном цехе. Пистолет-пулемет зажимался в тисках, от спускового крючка протягивалась в соседнее помещение веревка. После выстрела в тех же тисках припиливали детали. Это были, как правило, стрельбы до самой зари. В ходе доработок отказались от заднего шептала и разработали схему с полусвободным затвором. Окончательные испытания состоялись за городом, в горах. Приехал сам Кайшигулов, а с ним какой-то генерал-майор, который отстрелял первым и произнес обнадеживающее слово «хорошо». Потом стрелял Капиталов, долго и с упоением. Тоже остался доволен. Поблагодарив молодого конструктора, высокопоставленные лица рекомендовали ему подготовиться к выезду в Самарканд, где находился военный совет Среднеазиатского военного округа (CABO). Нее понимали, что без экспертизы специалистов именно по стрелковому делу не обойтись, а в Самарканде размещалась Артиллерийская академия имени Ф. Э. Дзержинского.

И снова в путь, теперь уже с рекомендательным письмом Кайшигулова к начальнику Артиллерийской академии генерал-майору артиллерии профессору Анатолию Аркадьевичу Благонравову. Но вначале, по закону непреклонной армейской субординации, Калашников прибыл в Ташкент в штаб военного округа. Округ в то время готовил маршевые роты и батальоны для фронта. В эвакуированных учебных заведениях день и ночь шла подготовка военных кадров. С этим военным округом будут связаны многие этапы жизни конструктора, здесь он побывает в 1950-х и 1960-х годах, дорабатывая свои очередные образцы. А при первом своем посещении Калашников познакомится с Михаилом Николаевичем Горбатовым, который отвечал за организацию изобретательской и рационализаторской работы в CABO. Была такая в округах должность — инспектор по изобретениям. Впоследствии Калашников будет тесно связан с этими структурами в военном ведомстве.

Вспоминая накануне своего 88-летия ту первую поездку в Ташкент, М. Т. Калашников как-то замялся и с большой застенчивостью рассказал любопытную историю из своей непростой жизни:

«Оружие ко мне все время прилипает. В штабе округа в Ташкенте мне пошили красивое обмундирование и выдали пистолет ТТ 1941 года производства. Вот как-то в Матае изготавливаю в депо пистолет-пулемет. А пистолет тот всегда при мне. Вечером собирается молодежь. Выпиваем, и ребята начинают меня разыгрывать. Что ты все носишь эту страшилку впустую, а выстрелить боишься. Жили мы на втором этаже. Надоели они мне своим подшучиванием. И как-то, не выдержав насмешек, я открыл форточку и начал стрелять — одна, две, три пули. А наутро кто-то доложил в особый отдел. Меня на работе встречают и говорят: зайди к особисту. Захожу. Тот был казахом по национальности. Говорит: “Мне хочется посмотреть номер вашего пистолета”. Показываю. Он взял в руки ТТ, повертел его и со сталью в голосе произносит: “Больше ты его не увидишь!” Потом попросил мое удостоверение на пистолет и сделал в нем запись: “Пистолет такой-то изъят”.

Приуныл я после этого конфуза. Но ненадолго. Напрягся и сочинил телеграмму секретарю ЦК по оборонной промышленности Кайшигулову. Пишу, значит, что так и так, вот проводил ночью опытные стрельбы, поскольку разрабатываю светящиеся патроны. Прошу Вашего указания вернуть мне личное оружие. Отправляю телеграмму. Дня через два приходит ответ и вызов в особый отдел. “Ну ты даешь!” — сказал тот же офицер. Но приказ есть приказ. Снова делает в удостоверении запись, ставит печать и возвращает пистолет».

В этой истории весь Калашников — великий и простой, очень человечный человек. Не думаю, что этот интересный факт о легендарном человеке необходимо утаивать, ведь он о многом говорит.

Но вернемся в Самарканд. Тогда, в 1942 году, Михаилу не пришлось познакомиться с этим древним восточным городом, полюбоваться минаретами Регистана, мавзолеем Тимура, медресе Улугбека, мечетью Биби-Ханым. Все это он сделал уже после войны.

Первая встреча с Благонравовым оставила самые добрые впечатления. Второй раз судьба сведет Калашникова с академиком Благонравовым лишь в 1964 году, во время посещения Комитета по Ленинским премиям.