Когда в тридцать лет пара выяснила, что они не могут иметь детей, этот удар оказался слишком сильным для обоих. В сердце Жанны поселились тоска и меланхолия, а Пьер с головой ушел в работу, возвращаясь домой лишь для того, чтобы забыться беспокойным сном. И однажды весенним утром они оба обнаружили, что стоят перед дилеммой: либо позволить жесткой правде их сломить, либо предпринять какие-то шаги.

На следующий же день Беланже вплотную занялись проблемой усыновления. После нескольких поездок в Китай, где они и познакомились с Мари, ставшей потом мадам Поллок, женой их лучшего друга Павла, чаяния Жанны и Пьера понемногу стали осуществляться. А два года спустя они отправились за Гюсом, своим маленьким чудом, чтобы забрать его из детского дома и увезти во Францию.

Малышу было чуть больше года, и единственное, что о нем было известно, что его мать — очень молоденькая жительница Шанхая, влюбившаяся в студента-голландца. Когда девушка обнаружила, что беременна, парень уже уехал к себе на родину, а у нее не хватило мужества ни прервать беременность, ни рассказать об этом своей семье, жившей в сельской местности. Так что, родив ребенка, она оставила его в детском доме, поскольку не имела возможности растить.

Жанна и Пьер Белланже мгновенно влюбились в этого удивительного мальчугана, спокойно игравшего в детской кроватке. Любовь, кстати говоря, оказалась взаимной. Как только Гюс их увидел, то прямиком направился к будущим родителям на еще не твердо стоящих ножках, лепеча «мама, мама…» Как же удивились нянечки! Впервые на их памяти такая кроха восприняла совершенно чужих людей с таким энтузиазмом! А уж нянечки их много перевидали, кандидатов на усыновление…

Жанна и Пьер с любовью наблюдали за своим поглощающим завтрак сыном — красивым мальчиком с миндалевидными глазами, одновременно по-европейски голубыми и монголоидными, прямыми густыми черными волосами и узкими изящными руками. Кстати говоря, девочки все это отлично замечали и еще с яслей ходили за Гюсом табунами. Ну… а на такие вещи обращала внимание, главным образом, Окса, Гюс же лишь смущенно краснел, когда подружка указывала ему на очередной случай девичьего «западания».

— Гюс, ты что, слепой?

— Что? А что во мне такого-то? — всякий раз спрашивал он с искренним недоумением.

Окса, как правило, не удостаивала его ответом, а просто вздыхала, пожимая плечами. Что было в Гюсе такого? Да ничего особенного! Не считая сногсшибательной внешности, сообразительности и застенчивости, которые девочки считали о-бал-ден-ны-ми!

Но для Оксы, знавшей Гюса лучше других, важными были иные его редкие качества: верность, умение расположить к себе, скромность, доброта, ум… Список длинный, но то, чем был для Оксы Гюс, вполне укладывалось всего в два слова: лучший друг.

Через две улицы от жилища Белланже, в маленьком домике на Бигтоу-сквер Окса болталась возле телефона, грызя ногти. Каждые тридцать секунд она набирала номер Гюса, который уже знала наизусть, и всякий раз прерывала набор пред последней цифрой.

Хотя ей до смерти хотелось поделиться с ним своим потрясающим открытием, что-то ее останавливало. Нет, Окса нисколько не сомневалась в Гюсе, но то, о чем ей так хотелось ему рассказать, было слишком уж сногсшибательным… Поэтому, не отходя от телефона, дрожа от противоречивых эмоций, она старалась смириться с очевидным: еще слишком рано рассказывать… Она еще не готова.

Окса попыталась сосредоточиться на наброске меню, составленном матерью после вчерашнего возвращения из ресторана. В сильном волнении девочка растерянно замерла у телефона, где и обнаружил ее Павел, выйдя из спальни.

— Что ты тут делаешь, детка? — встревожился он.

Окса вздрогнула.

— Э-э… ничего… Жду, когда кто-нибудь соизволит проснуться и присоединиться ко мне за завтраком! — быстро спохватилась девочка, стараясь, чтобы ее слова прозвучали как можно беспечнее, — торчу здесь уже целых сорок восемь минут без всякой надежды…

— Это твоя мама виновата, — улыбнулся Павел, хитро поблескивая глазами. — Ты ж меня знаешь… Если бы это зависело от меня, я бы вставал на рассвете!

От такого заявления Окса прыснула от смеха.

— Ну да… если допустить, что рассвет наступает часиков эдак в десять утра!

Павел испустил якобы тяжелый вздох, чем вызвал у Оксы очередной смешок.

— В чем дело? Похоже, сегодня утром вам обоим смешинка в рот попала!

Наверху лестницы показалась все еще заспанная Мари Поллок.

— Это все Окса… — ответил ей Павел, — радуется, что мучает меня.

— Бедняжка ты мой… — пожалела мужа Мари, подмигнув дочке.

Все трое устроились за столом на кухне, чтобы насладиться обильным завтраком в приятной веселой обстановке. Ну, по крайней мере, так это выглядело со стороны, ибо мысли, роившиеся в голове Оксы, были скорее тяжелыми, как свинец… расплавленный.

Поглощая толстые бутерброды с маслом, девочка внутренне кипела. Несколько раз ее подмывало открыть шлюзы и открыть родителям свой секрет. Кстати, как бы это сделать — встать и выдать серьезное заявление? Или сообщить новость как бы между прочим? Нет, лучше устроить показ! Подбросить в воздух вон то полотенце, что висит рядом с раковиной или устроить художественный беспорядок со стоящими рядком на полке банками со специями!