Шрифт:
— Но почему оно еще живое? — выдохнул Гюс. — Оно же горит! Обугливается прямо на глазах!
При виде разверстой пасти, полной острых как бритва клыков, мальчик запаниковал. Вдруг место рядом с его ухом пронзила чудовищная боль! Мерзкая тварь его укусила! Гюс раздавил насекомое сильным шлепком ладони, по его щеке потекла зеленоватая липкая субстанция.
Мальчик, скривившись, вытер лицо и взял насекомое кончиками пальцев, чтобы рассмотреть, а, увидев поближе отвратительную маленькую головку, тут же понял, откуда у них такое название. Передернувшись, Гюс выкинул пакость за борт.
А там несчастная Куропатка, закрученная торнадо, теряла скорость и высоту. Птица отчаянно билась, пытаясь сбросить всадника и испуская душераздирающие крики. Внезапно она ударила его крылом, выбивая из седла.
Оглушенный, МакГроу потерял равновесие, Куропатка повлекла их обоих вниз, к морю, и через пару мгновений они совсем не мягко шлепнулись на воду.
В это время Леомидо, вцепившись в рули управления, направил красно-желтый монгольфьер в глубь суши под угрожающие вопли МакГроу, эхом разносившиеся над пустошью…
43. Неутешительный отчет
— Тревога! Тревога! Несчастье упало на друга Юной Лучезарной! Нырнул он в беспамятство, и грязная рана кровью запятнала его лик! Глаза мои тому свидетелями были, беспомощности полные, с самой пустоши! Тревога!
Фолдингот Леомидо причитал, заламывая ручки. Завидев его, Фолдингота побелела чуть ли не до прозрачности. А потом покачнулась от волнения, но все же умудрилась пролепетать, опасно раскачиваясь на тоненьких ножках:
— Он… он совершил падение с монгольфьера?
— Нет, Фолдингота, — серьезно ответил ей домовой. — Рану ту нанес опасный монстр… Хироптер Мертвая-Голова!
— Хироптер Мертвая-Голова? Но Хироптеры из Эдефии! Изменники…
Фолдингота не успела закончить фразы: испуг оказался сильнее, и она рухнула на пол.
Фолдингот быстренько подскочил к подруге и начал сильно дуть в ее круглое личико, пока она не пришла в себя.
Именно в этот момент с громким скрипом распахнулись входные двери, скрежеща петлями. На пороге возникла длинная фигура Леомидо, к вящему облегчению переполошившихся маленьких существ.
К несчастью, как и сообщил Фолдингот, возвращение это было весьма драматичным: Леомидо нес на руках безвольное тело Гюса, на лице которого виднелась скверная рана, похожая на укус змеи. Кожа вокруг раны вздулась и приобрела отвратительный цвет гнилого фрукта, и эта припухлость расползлась по всей левой половине лица мальчика.
Оксу мутило от исходящей от раны вони, но она не сводила глаз со своего друга, отчаянно пытаясь не поддаваться панике. Когда Леомидо положил раненого на один из диванов в большом зале, веки Гюса приоткрылись, и стало видно, что глаза его совершенно закатились, а белки стали мутными и совершенно безжизненными. На какой-то миг Оксе показалось, что случилось самое страшное. Гюс никогда не поправится…
Девочка охнула, у нее защипало в носу, а глаза налились слезами. Но через несколько секунд, показавшихся ей часами, глаза Гюса стали нормальными. Еще пару секунд взгляд мальчика оставался мутным, словно мозг не функционировал, а потом ярко-синий взгляд блеснул: он приходил в себя.
— Фолдингот, быстро приведи Драгомиру! — приказал Леомидо. — Не волнуйся, Окса, — повернулся он к внучатой племяннице. — Драгомира знает, что делать, Гюс выкарабкается…
Было уже около полуночи, когда последние Беглецы вошли, наконец, в неф бывшей церкви, превращенный в зал. Явившиеся буквально следом за Мерседикой, гордой испанкой из Бабулиной Банды, эксцентричные дедушка и бабушка Тугдуала, Нафтали и Брюн Кнуд, избавились от толстых пальто и поздоровались с каждым из своих друзей.
— Вы все тут… — сказал Нафтали. — Приветствую, Юная Лучезарная! — добавил он, пристально глядя на Оксу.
Окса доселе никогда не видела Кнудов, и ее изумление было пропорционально их величественному появлению. Никогда она не встречала столь удивительной пары.
Нафтали, огромный мужчина, был совершенно лысым, с подбородком, заросшим чуть ли не прозрачным пушком. В его черное бархатное облачение вносила разнообразие лишь одна вещь: ожерелье из крошечных зеленоватых блестящих жемчужин, подчеркивающее его загадочные изумрудные глаза. Не отрывая от Оксы взгляда, Нафтали положил ладонь на руку своей жены, которая слегка поклонилась девочке, и произнесла гортанным голосом:
— Рада знакомству, Юная Лучезарная.
Брюн Кнуд производила впечатление не менее сильное, чем ее муж. Лет семидесяти на вид, а может и восьмидесяти, одетая в брюки и ассиметричное платье, она выглядела совершенно фантастически. Ее снежно-белые волосы были пострижены в каре, мочки ушей украшала добрая дюжина крошечных брильянтов, впрочем, как и верхнюю губу, крошечный камешек в которой блеснул, когда она склонила голову перед Оксой.
— Здрасте… — выдавила девочка, которую смутило почтение, выказанное ей такой представительной дамой.