Шрифт:
— Дядя Кузьма, — оживился Улька, — а можно эти остатки мы себе заберём… в школьную бригаду?
— До весны ещё далеко, там видно будет, — сказал Фонарёв, поднимаясь из-за стола. — Но, пожалуй, толику удобрений можно и вам выделить.
И ребята пошли по домам.
— Ну вот, — радовался Улька. — Я так и думал… У нас в колхозе всё в порядке.
И он оживлённо заговорил о том, какая им привалила удача. В овраге, наверное, лежит не одна сотня пудов суперфосфата. Если к нему ещё прибавить те удобрения, которые они уже собрали, то можно смело просить у правления землю и машины.
Саша, видимо, был согласен с Улькой, начал ему поддакивать, и только Федя, засунув руки в карманы пиджака, шагал молча и мрачно поддавал носком сапога ледышки с дороги. Потом спросил у ребят, не помнят ли они, кто осенью возил удобрения со станции.
— Кажется, Семён Клепиков с Димкой, — сказал Сашка. — А им ещё Парамон Канавин с матерью помогали. А зачем это тебе?
Федя неопределённо пожал плечами:
— Да так… думаю вот.
Глава 3
После обеда Федя отправился на ферму.
В полутёмном парном коровнике с низкой соломенной крышей он услышал хрипловатый, напористый голос матери.
— Опять твоя мамаша шумит, — сказала Феде пожилая доярка Пелагея Конькова.
«Что там случилось?» — с тревогой подумал Федя. Он знал, что мать была крикливая, неуступчивая, не умела молчать о непорядках в хозяйстве и обычно высказывала своё недовольство резко и прямо.
По узкому проходу между стойлами Федя прошёл в глубь коровника.
Разномастные коровы, громко фыркая, жевали кисловатый силос.
В конце коровника на скользком полу лежала рыжая корова Лыска. Бока её вздувались, как кузнечные мехи, фиолетовые глаза смотрели тоскливо и жалобно. Около Лыски стояли заведующая фермой Марина Клепикова и несколько доярок.
Федина мать сидела перед коровой на корточках и бережно гладила её судорожно вытянутую ногу.
— Мам, что с Лыской-то?
— Беда, Федька… Корова ногу покалечила… — Мать показала на дыру в гнилой половице. — Шла с прогулки и провалилась.
— Слышь, Евдокия, — сказала Марина. — Имею распоряжение зоотехника: корову прирезать и составить акт. И всё будет по закону, чин чином. Лыска списана ввиду несчастного случая.
— Ах по закону!.. — Евдокия выпрямилась и тяжелым взглядом окинула заведующую.
Мать была широкая в кости, на голову выше Марины, и Феде показалось, что она сейчас толкнёт и выгонит её из коровника. Он даже подался вперёд, чтобы на всякий случай остановить мать. Но она только вытерла о фартук красные руки с растопыренными пальцами.
— Да ты что, хозяйка! Тебе бы только бумажкой прикрыться, списать да сактировать. Лыска же дно золотое, удойница. Я её на две коровы не променяю.
— Да не жилец она на белом свете, не жилец, до утра не протянет… — настаивала заведующая. — Кто тогда отвечать будет? Так уж лучше прирезать Лыску, мясом попользоваться. Вот и Семён пришёл! — Она кивнула на стоящего в воротах мужа, моложавого широколицего мужчину с аккуратными усиками и завидным румянцем на щеках.
Семён Клепиков работал в колхозе шофёром на грузовой машине, но, когда его просили, мог прирезать корову и освежевать свинью.
— А ты отвечать будешь! Ты! — Евдокия повысила голос. — Сколько раз тебе про пол говорено… Гнильё одно — вот-вот беда грянет. Разве же это ферма?
— Ну вот что… — Марина с деловым видом подняла руку. — Митингов устраивать не будем… Сейчас у нас дойка, мойка. Давайте-ка по местам. А ты, Стрешнева, Лыску готовь. Надо будет её на улицу вытащить… Помогай, Семён!
Раскинув руки, Евдокия загородила корову.
— Ну, ну, не самоуправничай, — нахмурилась Марина. — Сказано тебе — с зоотехником по всем статьям согласовано.
— Всё равно не дам Лыску губить! — закричала Евдокия.
— Ну что ж! — зло сказала Марина. — Придётся председателю доложить. Уж он-то распорядится!
— Иди-ка ты отсюда, не мешайся, — отмахнулась Евдокия. — И кстати, ветеринара пришли. Лыску лечить надо.
Марина с Семёном вышли из коровника. Пелагея Конькова сказала, что ветеринар с утра уехал в город, и посоветовала позвать Прохора Михайловича — он когда-то неплохо лечил коров и лошадей.
— В самом деле, сбегай-ка за отцом, — кивнула Феде мать.