И Ангел Божий исцелял больных у Силоамской купели не просто возвещением воли Божией — но "возмущением воды".

Вот это и есть то, что делает Церковь на земле: "возмущает воды". Мир, по вине человека, а не по своей воле отпавший от близости с Богом и покорившийся суете, тлению, распаду и смерти (см.: Рим. 8, 20), ждет своего освобождения. Он готов взбунтоваться против цепей тления, которыми он скован. Его воды готовы вопреки воле подмораживающего их князя мира сего стать мятежными "водами, скачущими в жизнь вечную" (выражение из православной водосвятной молитвы). Земля готова взметнуться к небу, чтобы не стало расстояния между небом и землей, чтобы прошла разделенность неба и земли — и чтобы в этом перевороте было бы сброшено иго Ветхого Закона (см.: Лк.16,17).

"Слово стало плотью". Неужели же плоть этого никак не почувствовала? Неужели для мира ничего не изменилось от того, что его Творец вошел в него и стал его частью? "Слово стало плотью", причем такой, которая была "полна благодати и истины" (Ин. 1, 14). Неужели же плоть при этом не ословесилась, неужели в плоти от этого не прибавилось ни Жизни, ни Истины, ни благодати? Неужели тело Христа было святым лишь потому, что люди должны были относиться к нему как к средству, помогающему раслышать Слово Божие? Неужели тело Христа не было облагодатствованным, не было пронизанным токами Божией энергии? Повернется ли язык у протестантов сказать такое?

А если ощутимо кощунственно отрицать причастность тела Христа к духовным энергиям, то зачем же предполагать, будто Бог не может облагодатствовать и иные части материального мира — кроме той, что Он испросил у Марии?

По протестантскому представлению Бог воспользовался воплощением Сына для того, чтобы изменить Свое отношение к людям. По православному восприятию, суть Евангелия в том, что Бог вошел внутрь тварного бытия ради того, чтобы мир сделать неотторжимым от Себя, чтобы плоть стала не чуждой Слову. Собою, Своей Вечностью Творец защищает Свой мир от смерти и пустоты, от той порчи, что была наслана на Вселенную свободным безумием ангелов и людей.

Часть Вселенной Господь взял в Себя, насытил Собою и провел через пространства смерти. Да — именно так закаляют сталь: человеческая плоть была помещена в огонь Преображения, а затем в стужу небытия. И ту устойчивость к смерти, которую проявила эта частица тварного мира. Он хочет привить всему остальному мирозданию. "Чашу, которую Я пью, будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься" (Мк. 10, 39).

Свое Тело, которое является телом не просто человеческим, но Богочеловеческим, Христос раз дает людям, чтобы и они смогли быть не только людьми, но и сынами Божиими. Тело, пропитан ное Божеством, дается нам, чтобы и наши тела ста ли способны к соучастию в Пасхе нетления.

В сознании первых христианских поколений тайна Причастия была тесно связана с Пасхальной тайной. Гностицизм не видел никакого доброго будущего для материи. Души и духи имеют участие в будущих мирах и странствиях, но для материи нет в будущем ничего, кроме уничтожения. Пасхальная надежда христиан требовала объяснения: что именно может наделить материю способностью к вечному бытию, причем такому, которое не было бы помехой в Богообщении и Богопричастии? Человек сам не может спасти ни свою душу, ни тем более свое тело. Своими усилиями человек не может выработать собственное бессмертие. Значит, дар бессмертия должен прийти к нам свыше, и он должен быть усваиваем не только для души, но и для тела, то есть — для всего человека.

"Я всего человека исцелил" (Ин. 7, 23) — эти слова Христа очень хорошо помнили древние христиане, и потому проповедовали не столько "бессмертие души", сколько исцеление целостного человека, то есть — "воскресение мертвых".

Итак: тело может воскреснуть потому, что оно способно к воскресению и не заслуживает исчезновения. Тело может оцениваться столь высоко только в том случае, если оно не разрушено прикосновением к нему Духа, но исцелено Христом. Христос мог так бережно обращаться только со Своим собственным творением, а не с произведением некоего злого демиурга. Значит, если мы надеемся на Пасху, то мы должны в Воскресителе наших тел, в Воскресшем и в Творце нашего материального мира признать Одно и То же Лицо. Тот Бог, Кто некогда нас сотворил. Он же пришел к нам при Августе кесаре, был распят и воскрес при Понтии Пилате, причащает нас Себе в нынешние времена и воззовет наши тела из тлена по истечении всех времен.

Отсюда радостное утверждение св. Иринея Лионского: "Наше же учение согласно с Евхаристией, и Евхаристия в свою очередь подтверждает наше учение (Против ересей, 4, 18, 5). Какое из христианских учений подтверждает Евхаристия? Прежде всего тесно связаны практика Евхаристии и пасхальный догмат: "Ибо как хлеб от земли, после призывания над ним имени Бога не есть уже обыкновенный хлеб, но Евхаристия, состоящая из двух вещей, из земного и небесного; так и тела наши, принимая Евхаристию, не суть уже тленные, имея надежду Воскресения" (там же). Соответственно, онтология Предания оказывается такой: "Дабы свет Отца сошел во плоть Господа нашего и от Его сияющей плоти перешел на нас, и таким образом человек, окруженный Отчим светом, получил нетление" (Против ересей, 4, 20, 2).

Для св. Иринея Евхаристия есть некое утверждение о нашем мире, а не только о Боге и о Жертве Христа. В его богословии присутствует очень радостный космологический аспект, совершенно чуждый протестантскому богословию. "Подобно и чашу из окружающего нас творения Он исповедал Своею Кровию и научил новому приношению Нового Завета, которое Церковь, приняв от апостолов, во всем мире приносит Богу" (Против ересей. 4, 17, 5). Акцент Иринея антигностический: Христос пользуется творением и благословляет его, а значит, не считает материальный тварный мир произведением злого демиурга.