Я оторвался от тумбы, чтобы напомнить бабушке и отцу про деда и Чирикова, но тут, как назло, подошла машина.

Семен соскочил с подножки. Он внимательно вгляделся в мое лицо. Глаза его против солнца напоминали зрелый крыжовник.

— Ну, чем недоволен? — спросил он. — «Десант»-то высадился.

Я нахмурился. Шутки шутками, а несчастную рогатку и ту отобрал.

Мы покидали узлы в кузов и уселись на них. Машина фыркнула своим дымом по японцам и покатила к воротам.

Мы проехали мимо каменного здания с вывеской над входом: «Управление порта». За управлением начинался деревянный город.

На двухэтажных домах были развешаны вертикальные вывески. Пахло соевым маслом, жареной соей, бочками из-под селедки и плесенью. Парнишка-японец с черной челкой на лбу нес большого краба. Я погрозил япончонку кулаком. Он остановился и открыл рот, как будто ничего не понимал. Бело-розовая клешня краба коснулась асфальта.

— Ага, увидел противника, — сказал Семен, натягивая мне шапку на нос.

— Куда нас теперь? — спросила мама, зябко дернув плечами.

— Шофер знает, — ответил Семен. — Пока поживем все в одной комнате… В управлении с ног сбились: целый пароход переселенцев! Заселяют к японцам. И нашим надо угодить, и тех не обидеть… Меня сразу за жабры и на эту работенку… Заказывайте… Устрою по дружбе в центре города.

— А можно не к японцам? — Я повернул голову так, что хрустнули шейные косточки.

— Ничего — переживешь, — успокоил меня Семен. — Еще так скорешишься с ними — водой не разольешь.

Я презрительно цвиркнул слюной, как делал он сам в таких случаях.

— Не нужны нам центры, — проговорила мама сурово. — Мы и с краю поживем, огород лишь бы был.

— На рыбзаводе у них рук не хватает, — сказал Семен.

Мама скосила на него глаза и задумалась.

— Кури, Семен, — предложил Рыбин, протягивая горсточку махорки. Губы его неуверенно вытягивались между буграми щек.

— Аригато, — отблагодарил Семен по-японски, отворачиваясь.

По улице, по асфальту, цокали деревянными гэта японки в кимоно. Они важно несли на своих головах горки черных блестящих волос, проткнутых перламутровыми гребнями. У одной японки к спине был привязан ребенок. Головка его болталась в такт с шагами матери.

— У нас кавалерия тише ходит, — сострил отец.

Рыбин засмеялся басом.

— Чует сердце — женюсь я на японочке, — сказал Семен и передернул усами.

У японок были маленькие печальные рты, а глаза напоминали воронье перышко. Мне вдруг вспомнились слова из уличной песенки:

Почему так плакала японка?

Почему так весел был моряк?

Неожиданно японки раскрыли большие бумажные разрисованные зонты. И сразу закапал дождик. А только что светило солнце!

Мы бросились укутывать Юрика. В это время машина остановилась возле дома с желтой вывеской от крыши до тротуара. Задилинькал колокольчик над дверью. На порог вышел человек в лиловом кимоно. Его лысая голова напоминала кабачок.

— Коннити ва, — поздоровался с ним Семен, мелькнув клёшами над бортом машины.

— Милости просим! — Редкие волосы на бровях этого человека напоминали кошачьи коготки. А из-под бровей высматривали нас русские глаза. — С благополучным прибытием, соотечественники! Позвольте-с представиться… Бывший купец второй гильдии Тимофей Иванович Загашников. — Он отступил в дом, и мы вошли следом, волоча узлы.

В доме пахло вяленой селедкой и соей. Купец смущенно улыбался, разводя руками.

— Извините-с, обстановка японская… Сами понимаете, с волками жить — по-волчьи выть.

Большая комната, выстланная соломенными матами, была оклеена японскими газетами. Черное колено трубы уходило от буржуйки в грязное окно, по которому тарабанил дождь.

Мама окаменела на пороге. В лицо ее врезались острые тени. Губы сжались в пепельную полоску. Казалось, она крикнет сейчас отцу: «Куда ты меня привез?!»

— Сию минуту, — засуетился Загашников возле печки. Он чиркнул спичкой и поджег растопку. — Обогреетесь, тогда и настроение поднимется.

В трубе загудело пламя. Мы разулись у двери и прошли к «буржуйке». Загашников сходил в соседнюю комнату и вынес оттуда плитку вроде столярного клея. Он протянул ее Юрику.

— Сладенькая конфетка — амэ, — проворковал он и шутливо придавил нос Юрика толстым белым пальцем.

Брат вгрызся зубенками в амэ. Потом дал мне откусить. Конфета потянулась за зубами, как резина. Она долго держалась во рту.

— Смотрю, одно лишь название — купец, — сказал Рыбин, усаживаясь на свернутую шубу. — Тесть мой простой часовщик, а дом — полная чаша. Скажи, Дина…

Жена Рыбина вскинула бровки и важно кивнула головой.

— Не до жиру — быть бы живу, — охотно отозвался Загашников, протягивая руки к печке. — Японец нашему брату, русскому, ходу не давал… Хоть отступление взять. Сами бегут на Хоккайдо, как крысы с корабля тонущего, а русский не моги… В море сбросят.