Юпитер (античный мраморный бюст, находящийся в Ватиканском музее).

– И тем, что в тартаре, тоже? – перебил Эней. – Ведь суждены им вечные муки?

– Искупив свои прегрешенья, – продолжала Сивилла, – они допущены будут в элизий, чтобы оттуда, забыв обо всем, что им при жизни пришлось испытать, вновь возвратиться на землю. И Дидоны душа вернется в свой срок, чтобы вновь пережить восторг любви и паденье. Возьми свою ветвь золотую – ждет нас элизий.

Едва лишь эхо затихло в чахлых полях, пронизанных промозглым туманом, как распахнулись ворота. В их проеме открылось небо с сияющим солнцем нижнего мира. Глаза ослепила зелень дубрав и лугов, поросших сочной травою. На одной из полян царило веселье. Непринужденно взявшись за руки, одни вели хоровод, другие пели. Юноша в одеянии до пят, по обличию чужестранец, вторил их пенью и пляске. Лады, что плектром он исторгал из семиструнной лиры, были настолько прекрасны и гармоничны, что Эней едва удержался, чтоб не запеть [149] .

– Это Орфей, – пояснила Сивилла. – В верхнем мире мелодией он приводил в движение скалы и ярость диких зверей усмирял. Здесь он вечный досуг услаждает душам, рожденным в лучшие годы. Вон там, посмотри, золотая стоит колесница, дышлами вверх. Распряженные кони пасутся на берегу. Владеет колесницей и конями дальний твой предок Дардан. В этом мире и он сохранил пристрастие к жизни былой.

На другой поляне был расстелен полог с яствами и вином. Неподалеку стояли мужи, с головами в белых повязках. Выражая всем своим видом восторг, внимали они рассудительной речи собрата. Был он ростом выше других, и взгляд его горел вдохновением.

– Кто это? – спросил Эней Сивиллу.

– Перед тобою собрание избранников муз, тех, кому удалось украсить жизнь на земле песнями, ваянием, предсказаниями – всем, что оставляет в потомстве вечную память. В элизии их отличают белой повязкой. Речь же держит Мусей [150] . Я к нему обращусь.

Приблизившись к группе теней, Сивилла проговорила:

– Величайший певец и предсказатель, равный славой отцу своему! Дозволь мне прервать твой рассказ. Мы явились из верхнего мира и ищем Анхиза. Покажи нам место его обитания.

– В элизии нет постоянных жилищ, – ответил Мусей. – Мы меняем места по влечению вольного сердца. Но тот, кто вам нужен, стоит под горой, взор устремив на еще не рожденные души, сонмы потомков своих созерцает. Идемте, я вас к нему провожу.

Они на гору поднялись, не ощущая подъема, любуясь открывшимся видом.

– Вот! Смотрите! – воскликнул Мусей. – Он внизу. Он нас заметил и руки к нам тянет.

Наступил миг трижды желанный. Встретились взглядом сын и отец, разделенные смертью.

– Значит, ты все же добрался, проделав немыслимый путь?! Твое благочестие превозмогло преграду, что поставлена между жизнью и смертью. Значит, надежда не солгала мне. Ты снова со мной, пусть ненадолго!

– Иначе быть не могло, – ответил Эней. – Ты мне являлся во снах молчаливою тенью, призывая в эти пределы. И я, оставив свой флот, спустился к тебе. Дай же мне тебя обнять!

Трижды пытался Эней сомкнуть руки вокруг тени отца, и трижды тень ускользала от сыновьих объятий, словно колеблемая дуновеньем ветра.

И тут Энею предстал в отдалении остров уединенный, отделенный от равнины потоком. Над ним витала масса теней, подобных гудящему рою над лугами в полдень палящий. Все это было так непохоже на покой, обнимавший элизий, что Эней удержаться не смог от вопроса:

– Что это там за река? И почему над ней, омывающей остров, люди или народы теснятся в волненье?

– Ты видишь Лету. Глоток ее влаги холодной приносит забвенье былого. Собрались здесь души, которым дано вселиться в тела. Здесь тонут их воспоминания о прошлом. У этой реки хочу наконец представить тебе наших потомков, которым еще не пришла пора возвратиться на землю. Думаю, зрелище это может твой дух укрепить. Ты представишь себе ждущих победы твоей, исполненья надежд, которые связаны с нею.

– Но как же, отец, – воскликнул Эней, – души могут стремиться покинуть элизий и снова облечься тягостной плотью?! Откуда у них, уже получивших забвенье, эта злая тоска по жизни земной?

– Мне сомненья твои понятны. Я постараюсь рассеять их по порядку. Знай, что наша душа – малая доля, искра великого Духа, или Ума, который жаром своим пропитал универсум: и твердь земную, и воды, и солнце вместе с луною. Он породил людей, животных, плоть нарастив на вечные души. Из-за нее, сын мой, все наши страдания, из-за нее прегрешенья, что искупаются в муках. Одни будут висеть в пустоте, носимые вихрем, у других – преступлений пятно выжжет огонь, третьи смоют его в бездонной пучине. Манам любого из нас кары не избежать. И лишь немногим дано с оборотом колеса времен дух свой отмыть от пятна и чистым вступить в элизийский простор. Здесь за десять столетий, напоив себя дыханием эфира, душ изначальный огонь обретет чистоту и вновь пожелает в тело вселиться [151] .